Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]

— И это называется правительством! Чёрт бы его побрал, гроша медного не стоит! Хороши законы, когда у старого человека можно отнять сына, единственного сына, которого он воспитал, не жалея ни трудов, ни забот, ни издержек. Когда сын наконец в состоянии отплатить за это и что-нибудь сделать для бедного старика-отца, тогда они являются со своими законами и хотят отнять его у меня. И это называется правительством! Негодяи! Впрочем, им и этого мало! Является еще новый закон, помогающий мошеннику судье Тэчеру отжиливать от меня мои деньги — мои собственные деньги! Каков закон! Закон, который оттягивает деньги у бедного человека, заставляет его жить в этой старой дыре, ходить в лохмотьях, в грязи, как свинья! Действительно, мудрое правительство, у которого вы даже своих прав добиться не можете! Я бы с радостью все это бросил и ушел из этой проклятой страны! Я так и сказал это прямо судье Тэчеру в лицо, и все это слышали, и я очень рад этому. Я сказал, что с величайшим удовольствием уйду отсюда и накажи меня бог, если опять когда-нибудь вернусь! Свидетель бог, что я так и сказал! Взгляните, говорю, на мою шляпу, если вообще можно назвать шляпой такую дрянь, у которой отпало дно и остались одни поля. А правительство допускает, чтобы в такой шляпе ходил гражданин этой благословенной страны, гражданин, который мог бы стать одним из богатейших людей во всем городе, если бы умел добиться своих прав… Вот так правительство, чёрт бы его побрал!

Долго говорил он все в том же тоне и подконец вошел в такой азарт, что, шатаясь взад и вперед по хижине, споткнулся о маленькую бочку с соленой свининой, упал и ушиб себе ногу. И как же он ругался, если бы вы слышали! И всему миру, и правительству, и бочке — всем досталось одинаково; честное слово, я никогда не слыхал даже от него подобной ругани! Сперва он скакал на одной ноге, потом на другой и вдруг в бешенстве хватил левой ногой по виноватой бочке со свининой, не сообразив того, что пальцы его ноги торчат наружу из разорванного сапога. Вслед за этим раздался такой страшный рев, что у меня даже волосы встали на голове, затем он бросился на землю и, катаясь по полу и воя от боли, изрыгал всевозможные проклятия.

После ужина старик опять стал прикладываться к бутыли с водкой и объявил, что там осталось еще ровно на две выпивки и одна белая горячка. Последнего выражения я не понял — должно быть, это была какая-нибудь шутка, так как, говоря это, он скалил зубы. «Через час, — думал я, — он совершенно напьется, тогда я стащу у него ключ или докончу выпиливать балку в стене». Наконец старик действительно свалился на свою койку. Но сегодня мне не везло: он не заснул по обыкновению мертвецким сном, а беспокойно ворочался с боку на бок, стонал, охал и вообще не мог найти себе места. Я же вдруг почувствовал страшную усталость; глаза мои слипались сами собой, и прежде чем я сообразил, что я делаю, я заснул крепким сном.

Долго ли я проспал, я не знаю, но вдруг ужасный крик заставил меня проснуться и вскочить на ноги. Отец мой стоял, посреди хижины, осматриваясь кругом безумными глазами, и жаловался на каких-то змей. То он кричал, что змеи ползут у него по ногам, то подскакивал на месте, уверяя, что одна змея укусила его, но сколько я ни смотрел, я не видел ни одной змеи. А он между тем бегал кругом по лачуге и орал: «Сними скорее с меня эту змею, она кусает меня в шею!» Никогда в жизни не видал я еще таких безумных, диких глаз. Наконец он устал, упал на землю и пролежал некоторое время не шевелясь. Потом вдруг стал быстро-быстро кататься по полу, ловя руками что-то в воздухе, и неистово кричал при этом, будто черти хотят его задушить. Потом опять успокоился, только тихо стонал и наконец совсем замолк. В лесу раздавался крик совы и слышался вой волка. Мне стало жутко, а отец продолжал молча лежать на полу. Вдруг он приподнялся, нагнул голову набок и стал прислушиваться.

— Топ-топ-топ! — со страхом шептал он. — Слышишь, идут мертвецы! Топ-топ-топ! Они хотят меня унести. Я не пойду — нет… Вот они — оставьте меня в покое! Не трогайте меня! Руки прочь — ой, какие холодные! Прочь! Оставьте меня, несчастного, в покое!

Он ползал на четвереньках, прося и умоляя мертвецов не трогать его, потом вдруг быстро закутался в старое одеяло и забился под стол. Но и под столом он продолжал уговаривать мертвецов. Потом вдруг стал громко плакать, так что я слышал его рыданья сквозь одеяло.