ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
У меня захватило дыхание от ужаса, я чуть не упал без чувств. Оставаться на разбитом судне, да еще в обществе разбойников, это не шутка! Теперь во что бы то ни стало нам нужно было найти их лодку для спасения собственной шкуры.
Дрожа всем телом, мы пробирались ощупью по правому борту судна, и нам показалось, что прошла целая вечность, пока мы добрались до кормовой части. Но лодки решительно нигде не было. Джим едва держался на ногах от страха. Со мной было не лучше, но в этом я не признался бы ни за что в мире. Я потащил Джима вперед, уверяя его, что, оставаясь на разбитом судне среди этих негодяев, мы все равно погибнем. Мы поползли еще дальше. Наконец мы достигли той части палубы, которая была уже залита водой, и вдруг — о, радость! — я увидел во мраке что-то черное на воде — это была лодка! Мы свободно вздохнули. Но только что я захотел вскочить в нее, как возле меня вдруг открылась дверь каюты и появилась голова одного из разбойников. Как он меня не заметил, это было просто чудо какое-то! Он повернул голову назад и шепнул:
— Убери ты этот проклятый фонарь, Билл! Он может нас выдать!
Негодяй бросил в лодку какой-то мешок и вскочил в нее сам. Это был Джек. Затем вылез Билл и тоже спустился вниз.
— Отчаливай! — прошептал Джек.
Я уже не мог держаться за борт, я почти терял сознание. Вдруг Билл сказал:
— Подожди немного. Ты хорошо обыскал каналью?
— Нет. А ты?
— И не подумал! Значит, у молодца вся его доля в кармане!
— Так пойдем назад! Нет никакого расчета оставлять деньги здесь. Идем скорей!
— А не догадается он, что у нас на уме?
— Может быть. Все равно! Идем!
Разбойники выбрались из лодки и побежали в каюту.
С быстротой молнии мы бросились в лодку. Мне казалось, что мы подхвачены каким-то вихрем. Вытащить нож, перерезать канат было делом одной секунды — и мы поплыли!
Мы не тронули весел, не проронили ни слова, мы даже не дышали. Беззвучно скользили мы среди мертвой тишины вдоль разбитого судна и через две минуты были уже далеко. Судно исчезло во мраке. Мы были спасены!
Отплыв на двести или триста ярдов от судна, мы заметили блеснувшую над водой звездочку в том месте, где была привязана лодка. Это был свет фонаря. Разбойники, очевидно, искали исчезнувшую лодку. Теперь они очутились в таком же отчаянном положении, какое готовили Джиму Тернеру.
Мы усиленно налегли на весла и поплыли в погоню за нашим плотом. Вдруг мне стало жалко разбойников. Я подумал, что хоть они и убийцы, а все-таки я не вправе так жестоко расправляться с ними.
— Джим, — сказал я, — как только завидим на берегу огонек, мы причалим и спрячем лодку, а я пойду к людям, выдумаю какую-нибудь басню и направлю их к разбитому судну, чтобы те негодяи не потонули, как крысы. Пусть уж лучше их спасут из воды, чтобы повесить как следует.
Но привести нашу мысль в исполнение нам не удалось. Буря снова разбушевалась и даже сильнее, чем раньше. Дождь лил ручьями; нигде ни огонька: все спало. Мы плыли все дальше и дальше и зорко смотрели вдаль в надежде наткнуться на плот. Через некоторое время дождь стал тише, хотя небо все еще было покрыто тучами и изредка сверкала молния. Вдруг при одной вспышке молнии мы увидели впереди что-то черное. Это был он, наш плот. Как же мы обрадовались нашему старому милому другу! Вскоре мы заметили на правом берегу огонек; я хотел непременно высадиться на берег: участь трех разбойников свинцом лежала на моей совести. Но так как лодка была доверху нагружена добычей, награбленной ворами, мы свалили все в одну кучу на плоту, и я просил Джима ехать дальше, но через час зажечь огонь, чтобы по этому знаку я мог найти его.
Затем я поплыл к тому месту, где виднелся свет, — очевидно, это была деревушка. Я направил свою лодку прямо к береговому огоньку, стараясь разглядеть, что было впереди. Оказалось, это был свет фонаря, висевшего на переднем шесте парового катера. Я бросился искать сторожа и наконец нашел его: он крепко спал на шканцах.[3] Я легонько толкнул его несколько раз и начал громко плакать.
Он вскочил на ноги и с испугом озирался кругом, но, заметив меня, зевнул, потянулся и мирно проворчал:
— Ну что там такое? Не реви, мальчуган! Что случилось?
Я, всхлипывая, говорил:
— Папа… мама… сестра… и…
Я не мог продолжать: рыдания прервали мою речь.
— Да не реви же, мальчуган, у каждого есть свое горе, и твоему, вероятно, можно помочь! Что случилось с отцом, матерью и сестрой?
— Они… С ними… Да вы здешний караульный, что ли?