Все отправились спать очень рано. Мы спустились по громоотводу, вытащили осторожно из пристройки охапку гнилушек, которые должны были нам светить, и принялись за работу. Том полагал, что теперь мы находимся как раз против кровати Джима. Так как одеяло спадает до самой земли, дыры никто не заметит. Рыли мы, рыли, ковыряли, ковыряли нашими кухонными ножами, устали как собаки, натерли себе волдыри на всех пальцах, а к полуночи только и сделали, что еле заметную ямку.
— Ну, Том, — сказал я, — мы и за тридцать семь лет не справимся с этой работой. Тут работы на все тридцать восемь.
Он ничего не ответил, глубоко вздохнул и перестал ковырять. Я знал, что он размышляет.
Потом он сказал:
— Верно, Гек, этак мы ничего не сделаем. Вот если бы мы были настоящие узники, если бы у нас было много лет впереди, мы ежедневно рыли бы по нескольку минут; так бы проходили незаметно недели и месяцы, и волдырей у нас не было бы на руках, и все шло бы по правилам, как полагается. Но теперь мы не можем мешкать, мы должны торопиться. Если мы еще одну ночь поработаем тут, нам придется отдыхать две недели, чтобы волдыри зажили у нас на руках.
— Что же нам делать, Том?
— Очень просто. То, что я тебе скажу. Положим, это бессовестно, безобразно, неправильно, но у нас нет выбора. Мы должны освободить его как можно скорее, а потому станем работать кирками и сделаем вид, что это не кирки, а ножи.
— Браво, браво, Том! Наконец-то ты одумался! Киркой и нужно рыть, а нравственно это или безнравственно, для меня наплевать. Если мне нужно украсть негра, или арбуз, или книжку и для этого необходима кирка, я и беру ее в дело, а что подумают твои знаменитые узники, это меня не касается.
— Да, — отвечал он, — обстоятельства оправдывают нас. Но не будь такой оказии, я ни за что не допустил бы нарушения правил… Подай мне, пожалуйста, нож.
Возле него лежал его собственный нож. Я подал ему и свой, но он нетерпеливо отшвырнул его.
— Подай мне
Я стал втупик. В чем дело? Потом вдруг сообразил. Побежал в сарай и из груды разных сломанных орудий вытащил кривую кирку и молча вручил ему; он взял ее и начал работать, не говоря ни единого слова. Вот ведь какой чудак!
Я тоже схватил лопату, и мы принялись дружно работать, только комья грязи летели кругом. Через полчаса мы так устали, что должны были дать себе отдых, зато добрая половина работы была сделана нашими
— Что мне делать? Как ни стараюсь, не могу. Что ты мне посоветуешь, Гек?
— Боюсь, что это будет безнравственно, — сказал я, — но вот тебе мой совет: взойди по ступенькам и сделай вид, что это громоотвод.
Он так и сделал, но весь вечер был насуплен и мрачен.
На другой день Том стащил оловянную ложку и медный подсвечник, чтобы наделать перьев для Джима; кроме того, он похитил полдюжины сальных свечей. Я же отправился бродить вокруг негритянских хижин и, воспользовавшись удобным случаем, стащил три оловянных тарелки. Том нашел, что это недостаточно. Но я возразил ему, что когда Джим будет выбрасывать тарелки, их никто не увидит, так как они попадут в крапиву, которая растет под окном. Мы можем поднять их и снова вручить ему, чтобы он употребил их вторично. Том успокоился.
— Теперь нам надо подумать, — сказал он, — как доставить Джиму все эти вещи.
— Через подкоп, который мы пророем, — предложил я.
Том только взглянул на меня и пробормотал:
— Полоумный!
После десяти часов вечера, захватив с собою свечку, мы опять спустились по громоотводу и подкрались к окну сарайчика. Оттуда доносился громкий храп Джима. Мы бросили свечку в окно, но это не разбудило его. Мы принялись весело работать, и через два часа с половиной дело было готово. Мы проползли под кровать Джима, выбрались из-под нее, нашли на полу свечку, зажгли ее и остановились поглядеть на храпевшего Джима. Затем осторожно разбудили его. Увидя нас, он страшно обрадовался. Он называл нас голубчиками, милыми, душеньками и просил сейчас же, не теряя времени, раздобыть зубило, чтобы распилить его цепь и дать ему возможность убежать. Том объяснил, что это невозможно, что это будет совсем не по правилам, и тут же сообщил ему наш план, прибавив, что мы можем изменить его при первой тревоге.
— Впрочем, милый Джим, будь покоен: так или иначе, а ты будешь освобожден!
Джим сказал, что он согласен ждать. Мы начали болтать о старых временах. Джим рассказал, что дядя Сайлас и тетя Салли ежедневно навещают его и справляются, хорошо ли ему, сытно ли его кормят, — ласковые, добрые люди! Том воскликнул:
— Теперь я знаю, как передать тебе вещи: тетя и дядя сами принесут их тебе!
— Не делай, не делай этого, это так нелепо и бессмысленно! — горячо закричал я.
Но он не обратил на меня никакого внимания и продолжал развивать свои планы.