Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году

— Ягуаретта никогда не просила у вас позволения гулять, массера. Птичка ведь не просит у Бога позволения летать?

Адоя осталась недовольна таким ответом и продолжала.

— А почему ты меня ослушалась? Почему не переодела платье, раз я велела переодеть? Почему, когда капитан играл на флейте, ты вела себя так чудно, что мне пришлось вывести тебя из зала?

— Ягуаретта — дочь лесов, она не умеет скрывать свои чувства. От музыки чужестранца ей захотелось плакать, и она заплакала.

— Зачем ты все время глазела на гостя так неприлично?

— Ягуаретта все время смотрела на чужестранца, потому что он очень красивый и скоро женится на барышне, как предсказала Мами-За. Как же Ягуаретте не любоваться тем, кто сделает ее хозяйку счастливой?

Простодушные слова индианки звучали так искренне, что гнев Адои утих. Она пожалела, что была так строга, и устыдилась безумной ревности, поставившей ее на один уровень с невольницей. Адоя была вспыльчива, но великодушна: ей хотелось, чтобы Ягуаретта не держала на нее зла за суровость. Индианка, до слез растроганная добротой хозяйки, встала на колени и благодарно поцеловала ей руку. Так восстановилось впервые нарушенное согласие между креолкой и ее горничной.

Время шло. Геркулес с майором не появлялись.

Адоя не находила себе места от нетерпения, а позже — от живейшего беспокойства за участь Геркулеса, ибо вернулся посланный Купидоном негр и объявил, что произошла стычка между аванпостами майора Рудхопа и разведчиками Зам-Зама. Два мятежника были убиты, остальные скрылись в лесу.

Когда Адоя не знала уже что и думать, вошли наконец майор с Геркулесом.

— Вы не ранены? — воскликнула она, обращаясь к Геркулесу. Устыдившись этого невольного порыва, она обернулась к майору и спросила: — А вы, господин майор?

— Нет еще, сударыня, нет. Мы для этого еще ничего не сделали. Я только послал в разведку сержанта Пиппера, и он несколько раз пальнул по этим скотам в красных подштанниках. Мы с капитаном бережем себя для больших дел, а они будут скоро. Один хорошо осведомленный шпион дает мне всевозможные сведения о позиции Зам-Зама. Завтра на рассвете мы устроим им сюрприз и двинемся вдоль по Комевине.

А знаете, говоря о Комевине, я всегда думаю: это ведь на ее берегу старый Пиппер угодил в плен к пяннакотавам, и его чуть было не подали на завтрак во второй день свадьбы дочери пяннакотавского вождя. Я писал об этом вашему отцу, капитан. — И майор шутливо добавил: — Только не попадайтесь сами, как Пиппер. Этот старый рубака жесткий, как черт: его и берегли, чтобы потушить подольше на досуге, а такого молодчика, как вы, сожрут в один присест и даже не поперчат… Ха!

— Как вы можете так говорить, господин майор? — в ужасе воскликнула креолка.

Геркулес же только произнес с геройским спокойствием:

— Я постараюсь, чтобы меня не съели.

Эти слова глубоко тронули Адою: она нашла их исполненными самообладания и скромности. Со слезами на глазах она поглядела на Геркулеса: тот оставался бесстрастен.

— Мой совет вам, сударыня, — продолжал майор, — дать сегодня вечером оружие вашим неграм и выставить хорошие караулы на валу. Если бы нас самих было больше, я бы прислал вам своих часовых. Но нас уже и так осталось мало — неприятель втрое сильнее. Так что мы не снесем в этой переделке голов, а вернее скальпов, если каждый не будет захватывать двух индейцев одним махом. Не правда ли, капитан?

— Я совершенно того же мнения, — ответил Геркулес.

«Какая разница между капитаном и майором, — думала Адоя. — Майор храбр, но он кичится своей отвагой, а капитан столь же храбр, еще храбрее — и так небрежно говорит об этом!»

Вошла Мами-За и передала Рудхопу, что с ним желает говорить майор Пиппер. Майор вышел, Геркулес и Адоя остались одни.

Адоя много думала о Геркулесе, но и он много думал о юной креолке. Она возбуждала в нем неведомые дотоле чувства. Благодаря чуду любви — чуду, древнему, как сама любовь, — Геркулес до того погрузился в думы о молодой хозяйке Спортерфигдта, что целую ночь после первой встречи с нею не предавался обычным своим страхам перед неграми, индейцами, змеями и тиграми, а видел лишь черные глаза Адои, блестящие и нежные.

Однако (надобно признать эту причуду невиннейшего сердца) по временам Геркулеса Арди отвлекало от этих чарующих мыслей невольное мимолетное воспоминание о дикой красоте черноволосой маленькой индианки, что так странно и пристально его разглядывала.

Оставшись наедине с капитаном, Адоя решила торжественно объявить ему то, что она полагала голосом судьбы и последней волей своего отца. Очень прямодушно и невинно она произнесла:

— Мы скоро расстанемся. Вам грозят большие опасности. Скажу вам все: мы связаны судьбой.

Геркулес изумленно поглядел на креолку. Та продолжала: