Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году

— Ветер ночи утих. Он утих, чтобы говорила та, кому открывается великий дух. Каждый звездный луч для нее — слово, она понимает его; каждый лунный луч для нее — речь, она понимает ее. Другим все это лишь свет для глаз, для Бабоюн-Книфи это звуки, они достигают слуха ее и понятны ей. Она слышит те же слова, что передавала брату своему. Но одна и та же вещь по-иному выглядит в пламени пожара, по-иному — в солнечном свете, по-иному — в лунном сиянии, по-иному — в ночной тени. Вчера я говорила: если на заходе солнца бледнолицых не принесут в жертву, грозят великие беды. Поднимается завеса над тайной: появилась дочь Спортерфигдта, и я прозрела. Жертва не совершилась, и грозит беда, но не пяннакотавам, а бледнолицым.

— Бледнолицым! — воскликнул вождь, не веря своим ушам. — Гордый Лев — отважнейший из бледнолицых воинов. Как может его жизнь грозить бедой его народу?

— А если жизнь отважного вождя обратится против его народа? Если он станет нам верным и доблестным другом, как те двое бледнолицых, что погибли на берегу озера Парима? Тогда его смерть грозит бедой пяннакотавам — они лишатся отважного друга. Тогда его жизнь грозит бедой бледнолицым — они обретут грозного врага.

— Сестра моя говорит справедливо. Но кто поручится, что Гордый Лев станет нам таким же верным другом, как те бледнолицые?

— Кто поручится? — надменно воскликнула колдунья. — Кольца священной змеи! Если бы смерть Гордого Льва сулила добро нашему племени, разве сказал бы мне Мама-Юмбо трижды подряд, что я плохо его поняла?

Эти слова, похоже, убедили вождя. Он кивнул и задумался.

— И еще, — продолжала колдунья. — Брат мой знает, как я люблю свою дочь, как я по ней горевала и плакала.

— Я знаю: десять лет слезы сестры моей текли, не переставая. День, когда она нашла свою дочь, был праздником ее сердца. Но к чему сестра моя говорит о своей дочери?

— Ничего нет у меня дороже ее. Так пусть Гордый Лев женится на ней, если захочет стать нашим воином.

— Неужели дочь твоя выйдет замуж за бледнолицего! — воскликнул потрясенный Уров-Куров. — Подумай! Ты знаешь, что будет, если он нас предаст.

— Тогда он умрет, как предатель, и моя дочь умрет вместе с ним. Так посуди: я рыдала по ней десять лет — стала бы я играть ее жизнью, если бы не прочла в грядущем, что Гордый Лев будет храбрым и верным соратником пяннакотавов?

Этот довод развеял все сомнения вождя. Он лишь спросил:

— А что будет с Блестящей Косой и с хозяйкой Спортерфигдта?

— Если брат мой послушает моего совета, он покажет бледнолицым, что люди Синих Гор добры и великодушны. Он пошлет белую девушку и воина объявить, что Гордый Лев остался с нами.

— А если Гордый Лев не захочет остаться с нами?

— Тогда он умрет, и умрет хозяйка Спортерфигдта, и умрет Блестящая Коса, и слова Великого духа все равно сбудутся. Суди сам, брат мой: умрет Гордый Лев или останется с нами — все равно это будет беда для бледнолицых: они будут без него или он будет против них.

Вождь согласно кивнул и спросил:

— Кто же будет говорить с Гордым Львом?

— Ты, великий вождь. А я передам твои слова на его языке.

— Да будет с тобой воля Великого духа! — сказал Уров-Куров.

Через несколько минут Бабоюн-Книфи и Уров-Куров вместе вошли в темницу к Геркулесу.

XXXII Испытание

Геркулес устал от дневных переживаний и, вернувшись в карбет, впал в некую лихорадочную нервную дремоту. Он не спал, но перед ним зыбко плавали диковинные лица. Когда Бабоюн-Книфи растолкала его, и Геркулес, открыв глаза, увидел вождя и колдунью, он решил, что кошмар его продолжается.

Говорил Уров-Куров. Бабоюн-Книфи переводила его слова, а Пиппер был свидетелем этого разговора.

Вождь громко и торжественно произнес:

— Пусть та, с кем тайно говорит Мама-Юмбо, передаст Гордому Льву мои слова, а мне его ответ.

Колдунья перевела эти слова Геркулесу. Тот в ответ лишь широко зевнул. Вождь продолжал:

— Гордый Лев бестрепетно встречал казнь. Сыновья Синих Гор восхищены его мужеством, они предлагают ему стать их братом. Но если бледнолицый хочет взять лук и палицу пяннакотавов, ему предстоят суровые испытания. Если он с честью их выдержит, то воссядет вместе с воинами и мудрецами и назовет сыновей Синих Гор «наши». Хочет ли знать Гордый Лев, что это за испытания?

— Говорите, я слушаю, — машинально ответил Геркулес.

— Сильный человек мало говорит, много делает, — сказал вождь, пораженный энергическим лаконизмом его ответа, и продолжал не без выспренности: — Так пускай же слышит Гордый Лев: огнем испытывают железо, водой испытывают дерево, тетивой испытывают лук, страданиями испытывают воина.

Сержант тотчас проснулся.

— Капитан, они хотят нас завербовать!

— Если Гордый Лев хочет быть нашим воином, а не жертвой на священном пиру, — говорил далее Уров-Куров, — завтра на восходе солнца он объявит свое решение. Он возложит на голову щит, лук, стрелы и змеиную кожу и войдет задом наперед в табуи, где будут сидеть старейшины племени.