Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году

— Как небрежно он признается, что испугался коровы! Сейчас видно: человек настолько силен, что не боится признаваться в маленьких слабостях. Вот чем довершено сходство моего сына со славнейшими полководцами древнего и нового времени. Почти все они чего-нибудь неодолимо боялись. Ганнибал боялся мышей, Эпаминонд — пауков, Тюренн — сверчков, Мальборо не выносил яблок. Но и разница велика. У Геркулеса тоже своя антипатия, но в его антипатии есть даже нечто грандиозное, величественное, героическое. Его устрашает не какая-нибудь букашка или тростинка, но мать и подруга одного из самых свирепых в свете созданий — быка! — Актуариус обернулся к Кейзеру и с торжеством спросил: — Ты все видел и слышал, почтенный штурман. С замечательным чистосердечием он признается, что перепугался телки, — так не храбрец ли он?

Актуариус, видно было по всему, был совершенно доволен. Кейзер успокоился, отнеся благополучный исход встречи с судейским на счет собственного хитроумия, и ответил:

— Точно так, господин актуариус: он храбро убегал, очень храбро. Не много найдется храбрецов, которые так побегут от Дурашки!

— Ты говоришь здраво, штурман Кейзер. Спроси внизу у фрау Бальбин стакан Канарского вина. Только за каким же чертом тебя все-таки прислали?

— Меня прислали передать вам, господин актуариус, что начальник порта ожидает вас с судовой ролью на борту «Вестеллингверфа»; завтра судно отчаливает. В арсенале страшная суета: слышно, на судно срочно сажают какие-то войска. Одни говорят, их отправляют на север, другие говорят — на юг. Да какая разница: и на севере, и на юге самый храбрый моряк в иную минуту с тоской помянет берег, — вздохнул Кейзер, подумав о Берте.

Слушая моряка, актуариус о чем-то думал, потом хлопнул себя по лбу и воскликнул, обращаясь к сыну:

— Так ведь с «Вестеллингверфом» как раз и отправляют солдат по просьбе суринамского губернатора! Твой полк туда не посылают, но я вижу по глазам, ты во что бы то ни стало жаждешь присоединиться к этой экспедиции. Что ж, надо решиться, надо заставить себя отбросить все твои прихоти… Лишь бы ты застал в живых славного моего Рудхопа, а уж он будет для тебя вторым отцом. Ну же, вперед! Увы, вперед, безжалостный Геркулес! Слышишь барабан? — продолжал он. — Нет никаких сомнений, это срочно сажают на корабль солдат для отправки в Гвиану. У тебя меньше суток на сборы. И о чем я только думаю? Пойдем вместе, штурман Кейзер, я тоже зайду к фрау Бальбин — надобно распорядиться.

На другой день мейстер Арди, утешаясь предчувствием, что сын его, претерпев бесчисленные опасности, непременно должен вернуться к нему невредимым, нежно поцеловал Геркулеса и проводил его на «Вестеллингверф», который в тот же вечер отплыл в Гвиану.

Весь город только и говорил, что об отваге Геркулеса Арди, который добровольно отправился на опасную службу в колонии, хотя его полк туда не посылали.

V Озеро

Нидерландская Гвиана, расположенная в северной части Южной Америки, ограничена Атлантическим океаном с севера, рекой Помарон — с запада, рекой Марони, отделяющей ее от Французской Гвианы, — с востока и озером Амач, границей португальских владений, — с юга.

К востоку от Суринама, главного города колонии, вдоль моря простирается большой лес, повсюду пересеченный реками: большой рекой Комевиной и множеством впадающих в нее ручьев, текущих с гор. Из-за тропических дождей и высоких атлантических приливов все эти реки и ручьи часто выходят из берегов, так что низины в лесу, почти всегда затопленные, постепенно превратились в огромные болотистые озера.

Стоячая вода с корнем вымывает деревья из почвы, через несколько лет деревья полностью разлагаются и местами на поверхности болота образуется тонкая корочка из их перегноя, вскоре покрывающаяся ослепительной зеленью. Эти иловые корочки — по-индейски «бири-бири» — не выдерживают ни малейшей тяжести, и если кто-нибудь по неосторожности ступит на них, у него под ногами разверзнется бездна, наполненная густой вязкой грязью, и тотчас затянет его. Подобные трясины тем опаснее, что их зеленая поверхность точно такая же, как на полосках твердой почвы, пересекающих, словно естественные плотины, эти огромные болота.

В одно из таких болот мы и поведем читателя.

Дело было в конце июня 1772 года, часа в четыре вечера. В одном из самых глухих и пустынных мест в лесу находилось озеро из числа тех, какие мы описали. Его питал рукав Комевины, протекавший вдали под густой зеленой сенью прибрежных мангров.

Ничто не может быть грустней и величественней, чем мертвая тишина, царившая на всем этом огромном пространстве. Неподвижное, тусклое, свинцовое с зеленоватым отливом озеро, пересеченное несколькими зелеными полосками, поглощало в своей бездне мерцающий свет палящего солнца, не отражая ни лучика.

Гладкая, как оловянное зеркало, вода была так тяжела, что, когда ее задевал крылом пролетавший ярко-красный кулик или белый ябиру, из-под крыла взметалось всего несколько жемчужно-матовых капель.