Приключения Гринера и Тео

Юнец раскланялся, причем один раз чуть не упал, но вовремя оперся о голову одного из «собратьев» Когда крики смолкли, он взмахнул свободной рукой и произнес:

— Я чрезвычайно рад вас видеть! Но это еще не все… Я также рад вас слышать, хотя из звуков, что сейчас улавливает мое ухо, музыкально только чавканье Мастера Уоррена!

Барды засмеялись и стали хлопать друг друга по плечам, хотя что такого лестного было сказано молодым человеком, Гринер не понял. Найдя глазами Таллиесина, он отметил, что его друг смеется вместе со всеми. Рыжий снова стал раскланиваться.

— Кто это? — шепотом спросил юноша у Джона.

— Мастер Рикардо Рамболь… — ответил подмастерье с восхищенным придыханием.

— Мастер? — удивился Гринер. — Но ведь он не старше тебя… то есть нас…

— Он сдал все экзамены экстерном… — глаза Джона блестели, он даже забыл про кремовое пирожное в руке, — И лютню, и флейту, и поэзию, и декламацию, и историю искусств, и арфу, и…

Почитатель талантов рыжего так и продолжил бы перечисление, но тут Мастер Рамболь перестал кланяться и поднял руку, призывая всех к тишине.

— Также я хочу поблагодарить Мэтра Пери за то, что он любезно предоставил в наше распоряжение эту, не побоюсь сказать, Обитель Прекрасного и Вечного! Его Величество мне как-то сказал про Ассамблею: "Этому зданию не хватает только одного…"

— Он выступает перед королем… — благоговейно зашептал Джон на ухо Гринеру, и тот прослушал окончание шутки. Но, судя по реакции бардов, а она была весьма бурной — смех ударил по ушам и понесся ввысь, к высокому потолку с идеальной акустикой, — рыжий оказался на высоте. Он еще что-то крикнул и, спрыгнув со стола, начал проталкиваться по направлению к Таллиесину. Гринер счел, что сейчас самое время подойти к своему «учителю», и судорожно стал нащупывать ступнями туфли под столом. Ему удалось справиться с задачей довольно быстро (Джон только-только дожевал пирожное и облизал два пальца), а пуговицу штанов Гринер застегивал уже на бегу, правда, с трудом, поскольку вовсю пользовался гостеприимством устроителей праздника. К финишу (а именно, Таллиесину) рыжий бард и Гринер прибыли почти одновременно, первого задержала толпа, второго — пуговка. Таллиесин, как успел заметить юноша, обернувшись и увидев приближающегося собрата по лютне, слегка нахмурился, но тут же заулыбался, так что Гринер не был уверен, что ему не показалось.

— Рик!

— Талли!

Песнопевцы обнялись. Рикардо взлохматил свои вихры и…

"Уж годы пролетели, те,
Что отмеряют время наших весен…
Давненько не имел я чести
Скрестить с тобою слов клинки, мой друг",

— продекламировал Рамболь и хитро посмотрел на Талли, мол, как тебе это? Тот широко ухмыльнулся и произнес ответное стихотворение:

"Давненько чести не имел — с тобой бывает,
И не такое… Знаю я наперечет
Все рифмы и размеры, наперед
Подумай, прежде чем бросать мне вызов!"

— Поединок! Поединок! — завопил во всю глотку невесть как очутившийся тут же Джон и все те, кто еще не имел удовольствия находиться рядом с двумя вступившими в изустный бой бардами, постарались это сделать как можно скорее. Гринер оказался сжат толпой с двух сторон: отовсюду неслись выкрики, пожелания, брань и свист. Как понял юноша, большинство было за Таллиесина, но те, кто болел за рыжего барда, орали громче. Противники же, удостоверившись, что завладели вниманием всего зала, стали, подбоченившись, друг напротив друга, и сменили размер, стиль а также ритм.

— Тебя не раз я вызывал — ты отклонялся, — усмехнулся Рикардо, — Скажи-ка честно — был не в голосе? Боялся?

— Тебя? Помилуй Боги — разве можно? Боится ли сапожника художник? Иль подмастерья — умудренный мастер? Все времени не находилось, уж поверь, на мелочи такие, но теперь…

Что «теперь» слушатели так и не узнали — потому что с гулом, сравнимым разве что с приливной волной, в залу ворвалась толпа молодых людей, с факелами, мечами и табуретками наперевес; от них разило вином так, будто они в нем купались. Таллиесин умолк и раздраженно повернулся к источнику шума.

— Братья музыканты! — раздался дружный вопль от дверей.

— Сыны Сореля! — понесся ответный рев, и, как последний, самый сильный, девятый вал, наполненный дружелюбием и чувством собутыльного братства, крик: — Налива-а-ай!