Приключения инспектора Бел Амора. Вперед, конюшня!

Председатель Сур пожал Мак'Карре его мозолистую руку, а я приветственно подмигнул Чаянову. Мак'Карра очень знаменит, Чаянов — тоже, хотя и в тени Мак'Карры. У Мак'Карры сразу три тиффозных прозвища — Макар, Макарон и Кепка (получить от тиффози хоть одно устойчивое прозвище — великое дело для футбольного профессионала; прозвище — это не только признание и слава, это больше — это любовь; многие футболисты даже вносят свое новое имя в паспорт, но другие так и остаются без профессионального прозвища при своих изначальных фамилиях). Макар — спокойный, обстоятельный, немногословный сорокалетний мужик (Чаянов же — Чайник, кипуч и порывист); наверно, Макар единственный человек из всех жеребцов в конюшне, который «сказал — сделал». И его надо уметь слушать.

Вот и сейчас Макар сказал: — Осторожно, дверь!

Но телохранители, ведущие председателя Сури'Нама, уже успели не заметить тонкую стеклянную дверь, сходу вошли в нее и разнесли ее вдребезги.

— Он же вас предупредил! — тут же взвился Чайник, а Макар лишь развел руками.

И это называется «пуленепробиваемое стекло»? Ничего не умеем делать, даже бронестекло, откуда только руки растут?

Ладно, будем считать, что дверь разбили на счастье.

Вся конюшня вместе с обслуживающим персоналом уже собралась в холле «Маракканны» — я давно не видел Ираклия, Брагина, Ван дер Стуула, фон Базиля, дядю Сэма, доктора Вольфа и фройлен фон Дюнкеркдорфф, даже Гуго Амбал и Хуго Верстак (они всегда ходят в паре) пришли поглазеть на мою презентацию — я им кивнул; некоторых молодых я в лицо не знал; но я не нашел здесь Тиберия Войновича — правда, на подобных собраниях Тиберий любит забиться куда подальше и читать «Спортивный курьер» или дремать. В полукруглом углу (если, конечно, угол может быть полукруглым) стояла голубая канадская елка до потолка, украшенная разноцветными гирляндами и красивыми бутылочками с портером, пепси и кокой.

Жеребцы погрязли в мягких креслах (вот именно — «погрязли»), нога за ногу или вытянув ноги на всю длину, с задранными выше колен тренировочными брюками, в тапочках на босу ногу, в расхристанных рубашках, завязанных узлом на голых животах а ля президент д'Эгролль. Они лениво попивали из бутылочек, почесывались, позевывали, ковыряли в зубах и без осоБoго любопытства, но с вежливым интересом, меня разглядывали.

Меня с председателем Суром поставили под елкой, как каких-нибудь китайских Санта Клаусов (я тоже был желтый после третьей бессонной ночи), и председатель, отбрасывая лысиной на потолок солнечные зайчики, представил меня от имени все той же «…многомиллионной армии тиффози, которые…».

И т. д. в том же д.

Я не мог вмешаться и остановить его, как это недавно сделал Президент. Суру понадобилось, наверное, полчаса, чтобы добраться до нескольких несложных фраз:

— Вот ваш новый командор, прошу любить и жаловать, желаю успеха в отборочном цикле чемпионата мира…

И это речь председателя Футбольной Федеративной Лиги?

О финале мирового чемпионата Сур даже не упомянул,- куда там! — если пройдем отборочные игры, это уже успех, о большем мы и пе мечтаем, где уж нашему теленку волка съесть.

Такая хилая целевая установка на очередной цикл чемпионата Вселенной да еще из уст футбольного председателя! — никуда пе годится. А где уверенность в себе? Я эти пораженческие настроения быстро поломаю,- если надо, то и через колено.

Этот новогодний утренник закончился тем, что у председателя начался приступ аллергического кашля — в холле стоял какой-то резкий раздражающий запах, и Сур чуть пе отдал душу своему китайскому Бoгу. Председателя увели осматривать «Маракканну», а я остался один на один с конюшней. Признаюсь, я прилично волновался и был не в своей тарелке,- а тут еще привкус «Цицерона» и этот запах в холле,- но виду не подавал.

— Ребята, вы меня хорош.о знаете,- грустно сказал я из-под елки, когда председателя увели кашлять на свежий воз.

— Знаем, знаем,- лениво ответили они из мягких кресел.

Интонация была понятна: «Знаем, знаем, что ты за фрукт».

Тогда у меня случился приступ красноречия (такое со мной бывает, когда я сильно волнуюсь), и я на одном дыхании и без запинки произнес — даже толкнул! — довольно складную тронную речь: