В силу этого он снова обратился с молитвою к Браме, «Отцу всех тварей», и быстро зашагал по направлению к дворцу, Коркоран шел вслед за ним, а около него весело подпрыгивала Луизон, ласкаясь, как борзая собака. Благодаря такой свите Коркоран без труда вошел во дворец. Все уходили подальше от него. Но когда они подошли к подножию той башни, в которой находился Голькар с дочерью, индус решительно отказался следовать далее, сказав:
— Господин! Если я поднимусь вместе с вами, смерть моя неизбежна. Прежде чем мне удастся произнести хотя бы одно слово в свое оправдание, голова моя будет уже отрублена. Вы также господин, если будете настаивать на осуществлении вашего дерзкого намерения…
— Хорошо, хорошо! — возразил Коркоран. — Голькар вовсе не такой злой, как ты говоришь, и я уверен, что он ни в чем не откажет моей подруге Луизон. Что касается тебя, это иное дело!
— Господин! — смиренно отвечал индус. — Да будут с вами Брама и Будда!
После этих слов он быстро исчез. Коркоран поднялся тотчас вверх башни, куда вела лестница в двести шестьдесят ступеней, к самой террасе, где сидел государь Голькар с дочерью, безмолвно всматриваясь в долину Нербуды.
Луизон шла впереди своего господина и первая появилась на террасе. При виде ее испугавшаяся Сита громко крикнула от ужаса, и Голькар, быстро вскочив, выхватил револьвер из-за пояса и выстрелил в Луизон.
По счастью, пуля в нее не попала, а сплющилась, коснувшись стены, и рикошетом контузила руку Коркорана, шедшего за тигрицею.
— Вы погорячились, государь Голькар! — воскликнул капитан, находя совершенно естественным все происшедшее, и поспешно добавил: — Ici, Луизон!
Это было очень кстати, потому что тигрица хотела было броситься на выстрелившего в нее.
— Ici, дитя мое! Вот так, хорошо!.. Ложись у ног моих!.. Отлично!.. А теперь поползи, заяви почтение принцессе… Не бойтесь ничего, ваше высочество! Луизон кротка как овечка… Она ползет, чтобы испросить у вас прощения за причиненный вам испуг. Иди, Луизон, иди, моя дорогая, проси прощения у этой прелестной принцессы…
Луизон повиновалась, и успокоенная Сита слегка погладила ее рукою, что, по-видимому, очень польстило тигрице.
Однако Голькар, по-прежнему стоя готовый к защите, спросил высокомерным тоном:
— Кто вы такой? Каким образом вы могли сюда проникнуть? Неужели мне уже изменили мои собственные рабы и предали меня англичанам?
— Государь! — почтительно ответил Коркоран. — Вы не преданы, и если есть за что благодарить Господа после Его милости создать меня бретонцем и назвать меня Коркораном, так это в особенности за то, что Он не создал меня англичанином.
Голькар, не отвечая ему, взял в руку маленький серебряный молоточек и ударил им по гонгу; однако на этот зов никто не явился.
— Государь Голькар, — сказал улыбаясь Коркоран, — никто вас не услышит, так как, увидя Луизон, все разбежались. Но будьте спокойны, Луизон — девочка хорошо воспитанная и умеет себя вести как следует… А теперь позвольте спросить, государь, какой измены вы опасаетесь?
— Если вы не англичанин, то к какой же вы нации принадлежите и откуда вы приехали?
— Государь! — отвечал Коркоран. — В этом необъятном мире имеются два рода людей, или, если сказать иначе, два главных племени, не считая ваше племя, это французы и англичане, относящиеся друг к другу как собака к волку, как тигр к буйволу и как пантера к гремучей змее. Оба эти племени, племена жадные, одно жаждет похвал, а другое денег, но оба они одинаково воинственны и всегда готовы, не будучи приглашенными, вмешиваться в чужие дела. Я принадлежу к первой из называемых мною рас, то есть французской, и называюсь я капитан Коркоран…
— Как? — прервал его Голькар. — Так вы тот самый знаменитый капитан, командовавший бригом «Сын Бури»?
— Знаменитый или нет, я это не знаю, но действительно то, что я капитан Коркоран! — отвечал наш друг.
— Значит, это на вас около Сингапура напали двести человек малайских пиратов, которых вы, имея всего человек семь команды, швырнули за борт?
— Да, это был действительно я! Но каким образом вы могли все это узнать?
— Все это было напечатано в Бомбай Таймзе. Ведь эти канальи, англичане, всегда первыми узнают обо всем, что происходит на океане, и даже в течение некоторого времени они пытались уверить, что этот подвиг был совершен англичанином, так как Коркоран англичанин.
— Англичанин! Я — англичанин! — с глубоким негодованием воскликнул капитан.
— Но им недолго удалось вводить в заблуждение. Как вам это, вероятно, известно, двенадцать человек из этих гнусных негодяев малайцев были повешены… Однако тринадцатому из захваченных удалось бежать в тот момент, когда его вели к виселице; он проскользнул в улице Сингапура и там некоторое время скрывался и вслед за тем нашел возможность на китайском судне отправиться в Калькутту, а оттуда явился искать убежище здесь у меня. Это индус-магометанин. Он мне рассказал, каким образом он встретился лицом к лицу с вами и… да вот… смотрите… он сам сюда пришел…