Приключения капитана Кузнецова

На следующий день после работы на автобусной остановке у сквера ко мне подошла Светлана с припухшими от слез глазами.

— Мне надо с вами поговорить, — сказала полушепотом.

Я вышел из очереди и под любопытными взглядами сослуживцев пошел с ней в скверик.

— Даже не знаю, надо ли извиняться? Bедь в этом я совсем не виновата. Могут подтвердить и другие, А им вы не можете не поверить.

Мы сели на скамейке у фонтана. Вечерело. Восемь огромных цементных лягушек, расставленных по кругу, струйками поливали голого мраморного малыша. Тут же у скамейки прыгали говорливые воробьи, выбирая в песке невидимые крошки.

— Я слушаю вас, Светлана Васильевна, — напомнил я вежливо, но, как показалось самому, по-следовательски суховато.

Мне в самом деле очень хотелось слушать и слушать без конца ее голос, но случай с фотокарточкой, о которой она, видимо, хотела рассказать, не мог не вызвать настороженности и где-то в глубине души пока что смутного чувства недоверия.

— А вы никуда не спешите?

— Нет, не спешу. Рассказывайте хоть до ночи, хоть до утра, — постарался загладить свою вину за суховатое начало.

— Тогда слушайте. Недели три назад я сдавала в отдел аспирантуры две фотокарточки к «делу». Но через полчаса меня опять позвали в отдел. Заведующая с хитроватой улыбкой подала мне вашу карточку. «Этого офицера, — говорит, — мы в аспирантуру не принимали. Так что оставьте фото себе, а мне дайте свою карточку».

Ничего не понимая, я молча обменила карточку и вернулась в лабораторию. И только там убедилась, что в моей сумке, в черном конверте, действительно лежат все четыре.

ЗОЛОТАЯ ОСЕНЬ

Утром третьего сентября, опираясь дрожащей рукою на суковатую палку, вышел из шалаша. Солнце уже поднялось над таежным горизонтом, осыпав золотом притихшую зелень.

И хоть по-летнему еще тепло и уютно, но в природе угадывается какая-то настороженность, и на ближайшем кустике ерника глаза нащупали оранжево-желтые листочки — первые повестки неумолимой осени. Скоро такими «повестками» покроются все деревья. Потом они упадут на землю, и все зеленое царство уснет глубоким зимним сном. Но это потом.

Болезнь долго держала в постели, не пускала в тайгу. Я соскучился по ее уюту, по тихому говору и прохладе, по терпкому аромату воздуха и запаху грибов. Весь день сегодня хочется побыть в тайге. Из травы улыбаются малиновые сыроежки, словно смеясь над человеком, которому нельзя наклониться, чтобы сорвать бархатистую шляпку и унести с собой. По-прежнему красуются рубиновые ягоды перезревшей земляники да кое-где цветет запоздалая ромашка.

Мягкая подстилка под ногами и заросли папоротника быстро вымотали силы, и я сажусь на трухлявую колодину. Тишь и прохлада скоро вселяют бодрость. Подбираюсь к кустикам голубики с крупными спелыми ягодами. На ближайшую сосну с грибом в зубах бесшумно поднялась белка. Не обращая на меня внимания, повесив гриб на ветке, она опять спустилась на землю, скрылась в зарослях папоротника. Из дупла толстой сосны выскочила другая и прыгнула на соседнее дерево, потом дальше и дальше. Через минуту она вернулась с бурой кедровой шишкой в зубах, грациозно уселась на ветке, положив пушистый хвост на спину, и начала зубами вынимать орехи, поддерживая шишку лапками. Вниз посыпались чешуйки и скорлупа орехов.

Покончив с шишкой, белка бросила стерженек на землю, а чистые ядрышки понесла в дупло. Скоро оттуда опять показались мохнатые ушки, потом их обладательница. Сидя на сучке, она умыла лапками мордочку, как кошка, и опять ускакала за добычей. Вблизи дупла, среди густых ветвей, виднелось беличье гайно, из мха и прутьев, похожее на гнездо сороки. В нем будет зимовать эта пара — самец и самка, — питаясь ягодами, почками и корой, а в сильные морозы и в пургу запасами сухих грибов и орехов.

Отдохнув и оборвав голубику, иду вглубь тайги. Кедрач кишмя кишит белками и кедровками: идет напряженная борьба за шишку — заготовка орехов на зиму. Кедровка проворно вынимает из шишки орехи клювом и оставляет их в ротовых мешочках. Вот она очистила одну и принялась за вторую. Но рот уже забит орехами, и невыщелканная шишка летит на землю. Шлепнулись в мох еще несколько таких же шишек, а в воздух поднялось восемь кедровок. Они направились к Орлиному утесу, а им навстречу летят кедровки с пустыми ртами. Потом я заметил, что к горе и от нее непрерывным потоком курсируют небольшие стайки птиц; туда — с грузом, обратно — за добычей. Они не прекратят работу и ночью, когда их конкуренты — белки — уйдут спать в свои гнезда. Заготовка орехов будет продолжаться, пока с веток не исчезнет последняя шишка.

У сброшенной кедровкой шишки во мху возятся две серые длиннохвостые мыши. Они грызут чешуйки, вынимая орехи, с яростью бросаются друг на друга, пуская в ход острые резцы. Увлеченные схваткой, не замечают, что к шишке проворно подбежал полосатый бурундук и, обнюхав добычу, толкает ее мордочкой подальше от жадных драчунов. Потом он схватил шишку в зубы и, выпучив словно со страха буроватые глаза, унес ее в свое подземное хранилище.