– Простите нас, ваша милость, за глупые слова, – совсем растерявшийся хлоп пополз на коленках к боцману. – Кашубы[14]
мы… Под властью кшижаков живем, может, поэтому доблестные моряки на нас сердце сорвали…Пожалев несчастного, Каспер вмешался в разговор.
– А какое заступничество думаете вы искать у каноника Миколая? – спросил он с интересом.
– Каноник Миколай святой человек! – закричали в толпе в один голос.
– У меня сына хворого вылечил, – говорил один.
– Два талера дал мне, – поддержал его другой.
– Грамоте моего племянника выучил…
– Ну, словом, гоните ваш скот, пока еще совсем не рассвело, – прервал мужиков Куглер. – Потому что, – обернувшись, он моргнул Касперу, – и польские шляхтичи далеко от немецких рыцарей не ушли. Смотрите, как бы не позарились они на вашу скотину.
Каспер дернул Вуйка за рукав, надеясь, что тот вступится за польскую шляхту, но боцман, в подтверждение слов купца, только кивнул головой.
– Это уж так, прости меня царица небесная: паны дерутся, а у мужиков чубы трещат! Правду говорит господин купец, гоните стадо наперерез через целину к Лидзбарку, и мы туда же тронемся, но только в объезд, через Торунь – большаком.
Мужик собрался было уже присоединиться к своим, когда его догнал окрик Куглера:
– Эй, хлоп, а не уступишь ли ты нам ягненка, а? Не даром же будем мы отнимать и у себя и у его преосвященства время, толкуя о ваших делах!
– Господин Куглер, что вы! – воскликнул Каспер возмущенно. – У нищего – последнее?!
– Но, но, молодой человек! – сказал купец, принимая из рук мужика дрожащего от холода или испуга ягненка. – Ничего вы в жизни не смыслите. Не все ли равно этому бедняге, в чье брюхо попадет это мясцо? К поляку ли, к немцу, к духовному лицу или светскому… Могу только сказать, что в мужицкое брюхо оно не попадет!
Эта встреча окончательно развеяла сон путников. Вуек предложил подкрепиться едой, и все трое налегли на его дорожные припасы.
Как ни сердился Каспер на Куглера за его поступок с бедным хлопом, но, вступив с ним в беседу, студент не мог отказать купцу ни в здравом смысле, ни в знании света.
– Вот что творится на польской земле, – медленно прожевывая пищу, говорил Куглер. – Вы на своих отцов духовных гнев держите, но признаюсь, мне о Птолемее да о Пурбахе толковать – это все равно, что кота сивухой потчевать. Может, попы ополчились на вас зря, а может, вы на них понапрасну… А нас, купцов, шляхта больше, чем попы, донимает! Раньше купец в любую страну с любым товаром мог ездить, а теперь шляхта позавидовала нашим барышам. Да, зерном наши ясновельможные теперь сами торгуют… А ведь водку, пиво, брагу из того же зерна гонят, и всем этим теперь только шляхта торговать может… Раньше все было ясно: шляхтич воевал, а хлоп его кормил. А нынче сами паны за хозяйство взялись, хлопов с полосок сгоняют. Хлоп три дня в неделю на пана работает, три – на себя. Хороший хозяин и стрижет овцу, и кормит, вот у него и шерсти вдоволь бывает. Худой же хозяин шерсть снимет, а овцу зарежет, о завтрашнем дне не думая. В точности так и наша шляхта: у хлопов землю отбирает, а у купцов – торговлю… А какой из пана купец?! Должен сказать, господин студент, купец иной раз и схитрить должен, и обмануть, и обиду от покупателя стерпеть, а разве наши ясновельможные этак сумеют? Нанимают всяких посредников да управляющих, и добро бы соседей – немцев, так нет, за чужестранцами – итальянцами да фламандцами – гонятся… Это же смеха достойно! Уплывает золото в чужие страны, а ясновельможные оттуда всякой роскоши навозят. Дочки ихние уже в имениях жить не желают – некому, мол, там шелка да бархаты показывать, все в Краков стремятся. Видел пан целую улицу новых домов? И ведь это не купцы, не ремесленники, а шляхтичи поближе к королю строились. Лет пятнадцать назад, после самого Петрковского сейма, когда шляхта вздумала взяться за торговлю, и пошли наши беды…
Такого рода разговоры купец вел с Каспером в продолжение всего пути до самого города Торунь. Он то клял шляхту и попов, то жалел хлопов, которых разрешал себе называть «быдлом».[15]
«Быдло они и есть, если голову в ярмо суют да терпят все надругательства и молчат!»Особенно запомнилась Касперу последняя беседа с Куглером.
– Вот потому-то и приходится с особым почтением относиться к таким шляхтичам, как отец вашего товарища Збигнева. Богатства особого у пана Суходольского нет, но в душе у него живет настоящий старопольский гонор. Деньги он кладет в карман, не считая, а если из товара что приглянется ему, отваливает, не рядясь, столько, сколько с него спросишь… Приходилось ли пану Касперу бывать в «Сухом доле»? Или в их Гданьском прекрасном доме? Знаком ли пан с паненкой Вандзей?
– Я был у них в имении позапрошлым летом… Да какая Вандзя паненка! Длинноногий, желтоклювый галчонок! Впрочем, вы говорите, она сейчас совсем барышня? – в раздумье спросил Каспер, припоминая, что ведь и Митта не старше Ванды Суходольской.