Приключения Конан Дойла

Сообщение от матери Гудини начиналось так: “О дорогой мой, благодарение Богу, благодарение Богу, я наконец смогла связаться с тобой. Я пыталась — о, как часто я пыталась — и теперь я так счастлива…” Далее она благодарила Дойлов за помощь, еще раз заверяла сына, что очень счастлива и занята хлопотами по благоустройству дома для милого сыночка, чтобы все было готово, “когда мы воссоединимся”. Потусторонняя жизнь прекрасна и радостна, правда, несколько омрачена разлукой с любимыми, но это ведь только временно. Сколько страниц заняло сообщение, неизвестно: Дойл говорил — пятнадцать, Гудини — пять.

Дойл предложил Гудини задать матери какой-нибудь вопрос, но поскольку тот был явно растерян и подавлен, то вызвался спросить ее сам. Иллюзионист кивнул. Дойл спросил, может ли мать читать мысли своего сына. В ту же секунду Джин снова застрочила с безумной скоростью. Ответ вышел довольно бессвязный. Да, сообщала мать Гудини, конечно могу… но какая все же радость… спасибо, спасибо, друзья… и Бог вас благослови, сэр Артур, за то, что вы делаете для всех нас… Ну и про великое откровение, которое со временем оценят и поймут все на свете.

Тут Джин выдохлась, а Гудини неожиданно сам взял карандаш. Рука его вывела в блокноте слово “Пауэлл”. Конан Дойл был потрясен. Ведь доктор Эллис Пауэлл, редактор лондонских “Финансовых известий”, был его “близким другом и соратником” в деле спиритуализма, и он скончался три дня назад! Дойл немедленно решил, что Пауэлл пытается с ним связаться, но Гудини сдержанно возразил: в тот момент он думал совсем о другом Пауэлле, Фредерике Юджине, своем близком друге, который на днях прислал ему важное письмо. Дойл и слышать об этом не желал.

В итоге они серьезно поспорили обо всем, в частности о сеансе, и это сильно подорвало их дружбу. Дойл говорил, что они из искреннего сострадания хотели дать сыну возможность пообщаться с матерью, как-то утешить его и примирить с утратой; что сам Гудини был поражен, впечатлен и тронут. Гудини же уверял, что сохранял полную невозмутимость и все его надежды ощутить присутствие матери никоим образом не оправдались.

Гудини не стал говорить Дойлу, что мать его изъяснялась на ломаном английском, а уж писать и вовсе не умела. Кроме того, так совпало, что тот день, 17 июня, был днем ее рождения, и Гудини был уверен — она не забыла бы об этом упомянуть. Ну и наконец, он недоумевал, почему на каждом листе леди Дойл рисовала крест: ведь мать его была иудейского вероисповедания, и уж что-что, а крест тут был ни при чем.

Для Гудини сеанс явился окончательным подтверждением того, что спиритуализм — сплошной обман. Разумеется, он вовсе не считал, что Дойлы намеренно вводили его в заблуждение — просто сами они заблуждались. И потому он ничего не возразил — из уважения к хозяину и нежелания расстраивать леди Дойл. После того вечера они еще несколько раз встречались в Нью-Йорке на обедах и в театре, а 24 июня иллюзионист поднялся на борт лайнера “Адриатика”, чтобы попрощаться с семейством Дойлов.

Несколько месяцев Гудини не распространялся о том, что произошло в Атлантик-Сити. Но хотя ему и не хотелось предавать друзей, все же он не желал, чтобы люди думали, будто он и впрямь вступил в общение с матерью, тем более что в каком-то смысле он расценивал это как насмешку над ее памятью и своими сыновьними чувствами. И 30 октября 1922 года в “Нью-Йорк сан” вышла его статья, где он сообщал, что никакого контакта не было, что он испытывал ту же горечь и одиночество, как и всегда после смерти матери. Написал Гудини и о том, что его изумила, так сказать, лингвистическая сторона дела.

Дойл был возмущен, он счел статью предательской и оскорбительной по отношению к Джин. Гудини получил от него весьма резкое письмо. С точки зрения Дойла, не имело ни малейшего значения, что мать Гудини была безграмотна, — ведь она лишь передавала сообщение, а писала-то леди Дойл. (Несколько нелогично, ибо суть “автоматического письма” в том и заключается, что рукой медиума водит дух.) Впрочем, он объяснил Гудини, что духи постоянно повышают свой образовательный уровень, и его мать могла как следует подучить английский на том свете. Он полагал, что Гудини проявил себя человеком узколобым и неблагодарным, страдающим, как он выразился, “комплексом маго-Гудинитис”. Они еще какое-то время обменивались письмами, полемизировали в прессе, и, несмотря на охлаждение отношений, сумели сохранить видимость дружбы.

Турне Дойла по Штатам вновь пробудило там интерес к спиритуализму, и в декабре 1922 года весьма уважаемый “Американский научный журнал” предложил 2500 долларов тому, кто сумеет продемонстрировать настоящий психический феномен при условии строжайшего контроля экспертной комиссии, а еще 2500 тому, кто совершит материализацию. Одним из экспертов был Гудини, чтобы “гарантировать зрителям отсутствие каких-либо трюков”.