Приключения Конан Дойла

Чтобы проверить свою теорию, весной 1891 года Конан Дойл предложил “Стрэнду” два рассказа, где фигурировал его сыщик. Гринхоу-Смит, человек весьма мрачный, почти патологически бесстрастный и улыбавшийся, как говорили, дважды в год (очень сухо), впоследствии предоставил совершенно невероятный отчет о том, как впал в полный восторг, обнаружив у себя на столе “Скандал в Богемии” и “Союз рыжих”: “Я тут же понял, что это величайший мастер короткого рассказа со времен Эдгара Аллана По. Отлично помню, как ворвался в кабинет м-ра Ньюнеса и принялся размахивать рукописями перед его носом… Мало, очень мало кто может написать хороший рассказ, а тут измученному редактору, из последних сил одолевающему гору невообразимой чуши, вдруг такой подарок небес, такая чудесная находка, которая наполняет счастьем его исстрадавшуюся душу… Ни малейших сомнений — хитроумный сюжет, прозрачная чистота стиля, превосходное искусство рассказчика… Даже почерк, говорящий о силе характера и разборчивый, как печатный шрифт”.

Гринхоу-Смит немедленно предложил Дойлу подписать договор еще на четыре рассказа о Шерлоке Холмсе, по очень привлекательной цене — 30 гиней за каждый, что укрепило не только финансовое положение автора, но и его уверенность в своем таланте. Именно в тот момент Дойл понял, что нашел героя, который способен обеспечить его литературную карьеру.

Однако прежде чем Дойл успел сесть за работу, его сразил смертельно опасный грипп, свирепствовавший в Лондоне. Утром 4 мая 1891 года он шел к себе в приемный кабинет и почувствовал сильный озноб; узнав симпотомы, повернул обратно и еле-еле доплелся до дома. В те годы, когда мир еще не знал антибиотиков, грипп, или, как тогда говорили, инфлюэнца, был настоящим бедствием: Аннет умерла от нее, и были минуты, когда Дойлу казалось, что и он не выкарабкается. Но благодаря заботам преданной Туи и крепкому организму он поправился уже через две недели.

Именно в первые дни выздоровления Дойл и принял судьбоносное решение: не пытаться более сочетать литературу и медицину. “Я увидел, как глупо было тратить средства, заработанные литературным трудом, на аренду кабинета на Уимпол-стрит, и твердо, с несказанной радостью, решил навсегда положиться на свои силы как писателя. Помнится, я был в таком восторге, что схватил платок, лежавший подле моей исколотой инъекциями руки, и подбросил его до потолка. Наконец я буду сам себе хозяин. Мне больше не надо соответствовать профессиональному образу, не надо никого ублажать. Я смогу свободно жить, как хочу и где хочу. То был один из великих моментов моей жизни, полный ликования. Случилось это в августе 1891 года”.

Если бы он сверился со своим дневником, то вспомнил бы, что случилось это в мае.

Часть II ПИСАТЕЛЬ

Глава 8 Великий сыщик и “Стрэнд”

ОСТАВИВ МЕДИЦИНУ, ДОЙЛ БОЛЕЕ НЕ нуждался в жилье в самом центре столицы. В июне 1891 года он подыскал для семьи подходящий дом на Теннисон-роуд, в Норвуде, южном предместье Лондона. Это была трехэтажная вилла из красного кирпича с остроконечной крышей. Шестнадцать комнат, балкон и сад, обнесенный стеной.

“Там мы и обосновались, и там я впервые попробовал жить исключительно за счет своего пера. Вскоре стало ясно, что я в силах играть по этим правилам и без особых проблем смогу обеспечить нам приличный доход… Сложность с Холмсом состояла в том, что каждый рассказ требовал не менее продуманного и полновесного сюжета, чем объемистая книга. Но быстро плести захватывающие интриги очень тяжело. Сюжет делается вялым и расплывчатым. А у меня было твердое намерение — отныне, раз надо мной не тяготеет жесткая необходимость заработать, никогда больше не писать того, что ниже моих возможностей. Поэтому каждый рассказ о Холмсе должен иметь достойный сюжет и идею, интересную мне самому, ибо это первое, что требуется, дабы быть интересным кому-либо еще”.

“Скандал в Богемии” вышел в июльском номере “Стрэнда”. Любопытно, что это единственный случай, когда Холмс потерпел поражение, да вдобавок от женщины — от молодой оперной певицы Ирен Адлер, “известной авантюристки”. И судя по этой истории, Холмс все же не был закоренелым женоненавистником. Доктор Ватсон начинает рассказ так: “Для Шерлока Холмса она всегда оставалась “Той Женщиной”. Я почти не слышал, чтобы он называл ее как-нибудь иначе. По его мнению, она затмевала и далеко превосходила всех представительниц своего пола. Нельзя сказать, чтобы он испытывал к Ирен Адлер чувство, близкое к любви. Всякие чувства, а тем более это, были ненавистны его холодному, точному и поразительно уравновешенному уму”[18].