Приключения, которые мы не выбираем

Май 1898 года в Санкт — Петербурге проходил без особых неприятностей. В России по прежнему было тихо. Никаких экстраординарных событий, что бы потрясло все общество снизу до самого верха, слава Богу, не было. Понятно, что всякие неприятности случались. Жизнь есть жизнь. Страна огромная. Где то от неурожая крестьяне голодали. Конечно не так, как в Лукояновском уезде Нижегородской губернии в 1891–1892 годах, но, весной добавляли в муку молотую лебеду. В других местах напротив, не знали, куда хлеба излишек деть. Задешево купцам хлебопромышленникам продавать не хотелось. А, те, как обычно, сбивали цены. Ну, ничо, зернышко — то и в амбарах до лучших времен полежать может. Там, глядишь, цена и взрастет. Вот тута и возьмем свое! То тут авария, то там пакость происходила. К этому привыкли. Дабы держать свою марку, газеты описывали всякие гнусности и казусы, которые должны привлечь внимание читателя, а, значит принести копеечку в кассу. Так, повар Ташин в ресторане «Насиональ» во время приготовления обеда обварил себя левую руку кипятком, однако с работы не ушел и всех накормил своим коронным блюдом. У Охотного ряда подрались между собой мастеровые, полицейские команды прискакали угомонить башибузуков. У купца Буянова, какова фамилия — то, а? во время проводки по Оке, от буксира оторвало баржу с товаром. Пришлось ловить ее всем миром. Одним словом — событие! Транссибирская магистраль успешно строилась. Правда, либеральные газеты наперебой писали о воровстве казенных денег ушлыми подрядчиками. Свидаки клялись и божились, что и рельсу ржавую кладут на гнилую шпалу, потому, как все своровано! Вот только вопрос, кому нужны в хозяйстве рельсы многопудовые, кои на телеге не увезешь, так и остается без ответа. Топором ее не возьмешь, пилой двуручной таки ж не осилишь. Да и куда шпалу пристроить мужику, так как от нее дурным запахом креозотным на три версты несет, коровы дохнут, а у курей все перья вылезают. А ведь все едино пишут борзописцы! Только про эту рельсу и шпалу писали еще во времена Николая Первого, царствие ему небесное! А ее все едино по всей стране продолжают перекидывать. Давным — давно те первые рельсы съезжены до подошвы, переплавлены не по одному разу, а бедную рельсу так и продолжают тягать по всей державе. Балтийский флот после зимней спячки соизволил выйти в море для совершения эволюций. При этом корвет «Рында» чуть было не раздавил своим железным носом портовый буксир. К, счастью, обошлось. Лишь либералы малость позубоскалили над моряками. Те, втянув голову в плечи, как обычно промолчали. А что скажешь, когда виноваты? Докажи теперь, что все было далеко не так, а буксир только притерся к борту, чтобы подправить корабль перед выходом из порта. Да, что взять с этих продажных писак? Как обычно — лгут — с! Промышленник Нобель встретился с немецким инженером Дизелем. Купил у него привилегию на выпуск, какого — то там четырехтактного мотора необычной схемы. Утверждали, что тот может работать напрямую от нефти безо всяких там паровых котлов. Нобель хвалился, что вскоре на таких моторах будут все суда по Волге ходить. Зря хвалится. Кто же с паровой машиной может состязаться? Там же такая мощь!

Культурная жизнь по прежнему била ключом. Только, что модный писатель Горький отпраздновал выпуск своего тома сочинений «Очерки и рассказы». Вся передовая интеллигенция, лучшие люди страны с удовлетворением восприняли это событие. Тем более, литератора нещадно травила царская власть за правду о жизни простого народа. Хотя, сам простой народ и не подозревал, что он стал главным героем в его рассказах. Даже маргиналы, гопники и деклассированные элементы не читали его. Тот же вор, пьяница, надежда прогрессивной части общества на «запал для бунта» — Челкаш, не задумывался над идей по революционному переустройству мира.

С первой постановки пьесы Чехова «Чайка» прошло четыре с лишним месяца, а, положительные отклики культурной публики продолжали литься рекой. Уже состоялось несколько постановок с неизменных успехом. Радовала общество и поэтическая часть. Брюсов, Андрей Белый по прежнему были на слуху у утонченных особ. Пророчили большое будущее не менее талантливому Блоку. До сих пор не утихали споры по поводу открытого письма французского писателя Золя президенту «Я обвиняю!». Во как! Не больше — не меньше. В нем писатель нещадно критиковал власти за суд над офицером Дрейфусом. Его обвинили в шпионаже в пользу Германии. Так, как офицер оказался иудеем, то, стало быть, не было никакого шпионства. Это есть самый оголтелый антисемитизм. А, значит — позор! Шпиком мог стать любой военный — русский, немец, англичанин, француз, но только не Дрейфус.