Приключения Кроша. Каникулы Кроша. Неизвестный солдат

Майка сказала, что век сентиментальности давно прошел. Я ответил, что термином «сентиментальность» пользуются черствые и бессердечные люди. И в эту минуту я понял, что дружба с Майкой меня ни к чему не обязывает. Тем более, что еще до того, как мы поспорили с Майкой, мне уже нравилась продавщица Зоя из отдела спортивной обуви. Они мне нравились по-разному: Майка - по-интеллектуальному, Зоя - по-другому. А после того как мы поссорились с Майкой, Зоя стала нравиться еще больше.

Только мешал Шмаков Петр. Не потому, что он оттирал меня плечом, - я сам могу оттереть кого угодно. А потому, что Шмакову никто, кроме Зои, не нравился, значит, его чувство было глубже моего. И я не хотел мешать его глубокому чувству.

Сейчас Шмаков тоже стоял у прилавка, оттирал всех плечом и разговаривал с Зоей. На покупателей Зоя не обращала внимания. Надо войти и в ее положение - не очень-то приятно смотреть на чужие рваные носки. Есть субъекты, которые совсем не считаются с тем, что их обслуживает девушка. Конечно, всякая работа почетна. Но будь я директором магазина, я бы на продажу всего мужского ставил продавцов-мужчин, на продажу женского - женщин.

- Ты что такой серьезный? - спросил меня Шмаков насмешливо.

Так он обычно разговаривает со мной при девушках, хочет показать девушкам, что он взрослый, а я подросток. Остолоп. Терпеть не могу эти его штуки. И я ответил:

- Шмаков, не будь остолопом.

Но если говорить честно, меня обрадовала встреча со Шмаковым. Шмаков действует больше плечами, чем головой, но он никогда не втравлял меня в спекуляции. И, как верный друг, предупредил меня, что Игорь и Костя деляги. Но я ему не сказал, что он оказался прав, - я знал, что он ответит: «А кого предупреждали?!»

Зоя стояла за прилавком, высокая полная девушка с пушистыми волосами. Когда она проходит по двору, слесари-водопроводчики смотрят ей вслед - так она им нравится. Красивая, ничего не скажешь. Шмаков Петр стоит как истукан и глаз с нее не сводит. А что такого?

Другое дело на катке… Что-то появляется в девочке новое, таинственное, волнующее, щеки раскраснелись, глаза блестят. И когда катаешься с ней за руки или зашнуровываешь ботинки, чувствуешь себя мужчиной, тем более что надо охранять ее от хулиганов. А Шмаков даже у прилавка стоит как истукан, с места его не сдвинешь. И я пошел по магазину один.

Я бродил по магазину, любовался новыми моторными лодками и думал о Веэне. Он спросит, почему я не хочу больше иметь с ним дела. А я отвечу: не желаю участвовать в объегоривании старух. Не желаю.

8

Но когда я явился к Веэну, он спросил меня совсем о другом:

- Как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

Я не сразу сообразил, о чем он спрашивает. Потом сообразил:

- Все прошло.

- Неудобно отставать от товарищей, - продолжал Веэн. - Тебе простительно, Косте непростительно - спортсмен, боксер. Нельзя пить - значит, нельзя. Так ведь?

- Так.

А что я мог ответить? Боксеру действительно пить нельзя.

- Игорь сбивает Костю, - продолжал Веэн. - Странный парень, а мог бы, не лишен вкуса.

На Веэне был вязаный джемпер и белая рубашка. Он был еще строен и спортивен для своих лет.

- Игорь торопится, суетится, поступает часто необдуманно. Вот эта нэцкэ. - Веэн протянул руку к шкафу и снял с полки фигурку музыкантов, ту, что мы купили с Костей у старухи. - Игорь заверил, что нашел оригинал, - оказалась копия. И Костя хорош! Я ему велел сначала оценить - он не послушался. Впрочем, каждый может ошибиться, так ведь?

- Так.

А что я мог ответить? Действительно, каждый может ошибиться.

- Потеряю на этой афере пять рублей, а то и все десять. У тебя с собой паспорт?

- С собой.

- Попрошу тебя, сдай эту нэцкэ в антикварный. Дадут десять рублей - хорошо, пять - все равно оставишь.

- Ладно.

- Потом съездишь с Костей в одно место.

- Хорошо.

- Понравился тебе Костя?

- Мы еще мало знакомы.

- Костя славный мальчик, но у него сложный характер. Этому есть причины, со временем ты их узнаешь. А пока я бы хотел, чтобы вы подружились.

- Если он не против.

- Я думаю, ты способен расположить его к себе, - не спуская с меня пристального взгляда, продолжал Веэн. - Он кажется угрюмым, но у него доброе, отзывчивое сердце.

Что я мог сказать? Костя показался мне грубияном, но я мог и ошибиться. Я-то думал, что он надул старуху, а выходит, старуха надула его - уверяла, что это подлинник.

Ужасно быть таким подозрительным. А все Шмаков - он внушил мне подозрительность.

- У Кости не родной отец, а отчим, - сказал Веэн многозначительно.

Не у одного Кости отчим, ничего в этом особенного нет. Но теперь мне стала ясна холодность Кости в разговоре с отцом, то есть на самом деле с отчимом.

- Костя этого не знает и не должен знать, - сказал Веэн.

Это уже придавало делу некоторую таинственность. Но почему от Кости скрывают правду? Отец у человека - тот, кто его воспитал.

- А зачем это скрывать? - сказал я. - Отец у человека - тот, кто его воспитал.

- Отец Кости погиб при особенных обстоятельствах, Костю пришлось записать на отчима.

- Когда Костя узнает правду…

- Он ее никогда не узнает. Об этом знаю только я. Теперь знаешь и ты.