Лучше бы участковый про историю своей машины вообще ничего не рассказывал, потому что в голове у меня всё перемешалось, и возникла куча вопросов. Как можно, работая в советском совхозе, за сезон накопить на легковушку? Пусть это "четыреста восьмой" Москвич и "всего лишь" за четыре с половиной тысячи, и то, если по госцене. Но как? Это какую же месячную зарплату нужно было иметь? Где сейчас эти совхозы, выплачивающие своим работникам такие огромные деньги?
До самого ухода капитана меня не покидала мысль, что где-то он меня со своей машиной надул.
Естественно, я не стал ничего расспрашивать у Михаила Степановича, а попросил Гошу сделать мне сводку про упомянутую милиционером "золотую пятилетку".
Ох, как много я для себя нового узнал. Был ведь скачок в экономике в конце шестидесятых. А главное, я выяснил, что во времена восьмой пятилетки и правда проводилась реформа экономической политики Советского Союза, получившая название Косыгинская реформа. В моей эпохе историки, экономисты и финансисты много спорили о пользе, вреде и о причинах сворачивания реформы, но факт в том, что она была.
— Это же председатель Совета Министров, которого сменил Тихонов, — увидел я знакомую фамилию в выборке, предоставленной мне домовым, — Где он сейчас? Что с ним?
— В столичной клинике на Мичуринском проспекте, — доложил Гоша, — В твоей истории он там же и умер утром восемнадцатого декабря восьмидесятого года. Со слов лечащего врача, во время очередного обхода у Косыгина возникла внезапная острая коронарная недостаточность с остановкой сердца. В общем, чуть больше месяца ему жить осталось. Что ты затеял?
— Хочу Алексея Николаевича сделать внештатным консультантом будущего Предсовмина, — объяснил я свою задумку домовому, — Сделай мне, пожалуйста, краткую выборку по Косыгину.
Попасть ночью к спящему Косыгину в персональную палату? Да как два пальца об… асфальт. Особенно если знать точное месторасположение больного, о котором поведал в своих воспоминаниях лечащий врач пациента. Я, если что, как-то раз без всякой помощи умудрился из психбольницы человека похитить. Так что, ничего удивительного в том, что глубокой ночью я оказался в больничной палате, в которой после обширного инфаркта находился бывший председатель Совмина.
Наложив на помещение несколько чар, которые замуровали палату и сделали её абсолютно звуконепроницаемой, я вдобавок включил подавитель "жучков". Паранойя? Может быть. Но кто его знает, вдруг кому-то пришло в голову прослушивать лежащего на больничной койке пенсионера. Впрочем, после активации очередных амулетов, Косыгина технически уже нельзя назвать больным.
— Как себя чувствуете, Алексей Николаевич? — заметил я благодаря "магическим" очкам, что Косыгин проснулся и лежит с открытыми глазами.
— Вы хоть раз умирали? — послышался неожиданный вопрос.
— Как-то не довелось, — поёрзал я на стуле, оставшись сидеть около кровати Косыгина.
— А я умирал. И знаете, там как-то… неуютно.
— Думаю, что следующая Ваша экскурсия в потусторонний мир случится нескоро, — заверил я Алексея Николаевича, — Ничего, если я включу свет? Мне хотелось бы, чтобы Вы прочитали некоторые документы.
— Конечно, не против, — спокойно откликнулся Косыгин, — Заодно и очки подайте. Они в верхнем ящике тумбочки лежат.
— Боюсь, что очки Вам теперь ни к чему, — улыбнулся я, рассматривающему меня при свете настольной лампы Алексею Николаевичу, — Впрочем, таблетки Вам отныне тоже нет нужды глотать. Разве что из уважения к лечащим докторам.
Готовясь к встрече с Косыгиным, я долго думал, в каком образе перед ним предстать. Устраивать спектакль с облачением в того же Сталина у меня желания не было. Истинного себя показывать смысла не было. Поэтому я воспользовался амулетом, который делал мою личность не запоминающейся — с одной стороны, не страшно для окружающих, а с другой, описать меня хоть, сколько примерно никто не сможет, даже если проведёт рядом со мной сутки.
По сути, мне Косыгину предложить нечего. Его даже смертью не запугать. Поэтому я зашёл с козырей и вручил Алексею Николаевичу файл с обзором событий, прошедших в моём мире с конца семьдесят девятого вплоть до начала двадцать первого века.
Как ни странно, но за все те полчаса, пока Косыгин читал, он не задал ни одного вопроса, а только всё больше и больше хмурился. Согласен. Нелегко читать приговор своей страны, пусть она и в какой-то неизвестной параллельной вселенной.
Как бы то ни было, но я понимал, что Алексей Николаевич осознаёт, что сейчас перед ним сидит представитель той самой вселенной, историю которой он сейчас читал. Может поэтому-то я и не услышал никаких вопросов.
Отложив на тумбочку прочитанное, Алексей Николаевич откинулся на подушку и посмотрел на меня:
— Я так понимаю, что точкой расхождения нашей и вашей истории стало заседание политбюро, на которое у нас прилетела американская ракета. Почему Вы обратились именно ко мне? Я ведь всего-навсего пенсионер.