Приключения майора Пронина (сборник)

Какое–то холодное спокойствие мною овладело, прицелился я, а пес уже стремглав меж деревьями мчится… Жалко такого пса губить, но ничего не поделаешь! Спустил курок, ахнул выстрел, подскочил пес и припал к снегу. Бегу к нему сам не свой…

И тут слышу, кричит сзади меня Виктор неистовым голосом:

– Пронин! Черт! Пронин!

Оглянулся, вижу – отец с сыном из овражка выбираются, и старик прямо в спину мне целится. Мгновенно тут я сообразил, что пес от меня никуда уже не уйдет, кинул ружье, выхватил из кармана браунинг, бросился к Афанасьевым навстречу.

– Бросай ружье! – кричу. – Убью!

Старик, может, и не бросил бы, да сын растерялся, молод еще был.

– Бросай! – кричит. – Батя!

Опустил старик дуло…

Подбегаю к ним.

– Руки вверх! – кричу. – Руки!

Подняли они руки.

Стою против них, а мысли у меня в голове одна за другой несутся… Не доведу их я один ни до заставы, ни до деревни… Они тут каждую ложбинку, каждый бугорок знают. Без лыж раньше их в сугроб провалюсь, а на лыжах уйдут они от меня. Вот, думаю, когда Виктор спасет…

– Виктор! – зову я его, но голову не поворачиваю, не спускаю глаз с Афанасьевых. – Тебе приказ. Надевай лыжи – и на заставу. А я тут пока наших приятелей постерегу.

И если за что я Виктора уважаю, так за то, что в решительные моменты он всегда точно выполняет приказания: сказано – и конец.

Слышу – зашелестели лыжи, побежал Виктор.

А я стою против Афанасьевых и секунды отсчитываю.

Узнал меня старик.

– Как вам мое маслице понравилось? – спрашивает.

– Не распробовал еще, – отвечаю. – Больно дорожишься.

– Дешево отдавать – проторгуешься, – говорит он… Так вот стояли и перекидывались словами, покуда не заскрипел за моей спиной снег и не подошел к нам красноармеец. Легче мне стало. Покосился я – парень ладный, статный, но понимаю – нельзя спускать глаз с Афанасьевых, они только и ждут, как бы я отвернулся.

– Что тут такое? – спрашивает красноармеец.

– А вы уже с заставы? – спрашиваю его в свою очередь. – Скоро! Вам небось объяснили там…

– Нет, не с заставы… – говорит красноармеец. – Я тут в обходе был.

– А к вам мой паренек побежал, – говорю. – Задержали мы тут с ним белогвардейских пособников.

– Да вот и мои товарищи, кажется, идут! – говорит красноармеец. – Вы присмотрите еще немного за ними, а я побегу, потороплю товарищей…

Действительно, слышу – доносится хруст валежника, идут какие–то люди…

Афанасьевы стоят, слушают наш разговор, молчат.

Красноармеец крикнул мне что–то на прощанье и также стремительно, как и появился, скрылся за деревьями. Не очень–то понравился мне его поступок, не по–товарищески было оставлять меня опять одного, но извинил я его – сгоряча все сразу не сообразишь.

Вскоре прибежали красноармейцы, человек десять, и начальник заставы вместе с Виктором. Забрали и отца, и сына, обезоружили их, и я смог спокойно расправить плечи. Подошли мы с начальником заставы к застреленной собаке, и при виде убитого мною великолепного пса еще раз сжалось у меня сердце. Как нес он в зубах кость, так и не выпустил ее. Разжали мы у пса челюсти, взяли кость, и все нам стало понятно: служила эта кость как бы футляром для бумаг.

Затем отправились мы в Соловьевку.

– Рассердился я было на вашего красноармейца, что одного меня с этими бандитами оставил, – говорю я по дороге начальнику заставы.

– Какого красноармейца? – спрашивает тот.

– Да вот, который в обходе был, – объясняю. – Он же к вам навстречу побежал.

– Да тут никакого красноармейца быть не могло, – говорит начальник. – Чудно что–то…

И тут я догадался, что это был тот самый человек, который на той стороне собаку дожидался и, не дождавшись, пришел выяснить причину задержки. Представил я себе мысленно его обличье, вспомнился мне его бархатный голос, и сообразил я, что всего час назад разговаривал не с кем иным, как с тем самым «племянником» госпожи Борецкой, который так ловко когда–то надо мной посмеялся.

– Да ведь это же оттуда! – принялся я объяснять начальнику и указывать в сторону границы. – Не мог он далеко уйти…

Рассыпались красноармейцы по лесу… Нет, не нашли.

В Соловьевке сделали мы у Афанасьевых обыск. Старик был потверже и поупрямее, – ничего бы, пожалуй, не указал, но сын струсил, привел нас в коровник, – там мы и нашли под навозом жестянку с частью документов.

Позже, когда Афанасьевых привезли в Петроград, он же сказал, где хранился в особняке архив.

В дровяном сарае, посреди всякой рухляди, запрятан был врытый в землю и засыпанный мусором ящик с бумагами. Никто бы и не подумал заглянуть в этот угол…

Часть архива старик Афанасьев успел переправить за границу, но и то, что осталось, сослужило нам службу и поведало о деятельности лейтенанта Роджерса, назвавшегося при знакомстве со мной племянником Борецкой и примерно год назад ночевавшего у меня в комнате.

Наступил новый год. Я зашел навестить Железновых. Виктор сидел за книжкой. Зинаида Павловна варила на керосинке кашу. Мы поговорили с ней о сыне, и он не вмешивался в наш разговор. Но когда она зачем–то вышла из комнаты, он быстро подошел ко мне и заговорил вполголоса, потому что при матери никогда со мной о делах не разговаривал.