Приключения майора Пронина (сборник)

— А я вас попрошу этого не делать, — мягко возразил Виктор. — Так мы ничего не найдем, и мотор наш будет стоять на вражеских самолетах…

— Поймите, жизнь этого мальчика дороже многих заводов, — перебил его Евлахов.

— Товарищ Евлахов, за жизнь Зайцева я отвечаю своей жизнью, — тихо и внятно сказал Виктор. — Мы его переселим, но не в санаторий.

— Вы поселите его у себя? — догадался Евлахов.

— Нет. Вызовите Основскую, вашу машинистку, и попросите ее приютить Зайцева, — посоветовал Виктор. — У нее отдельная квартира, живет она только с мужем и ребенком, ей нетрудно будет уступить на месяц одну комнату. Попросите ее. Объясните, что Зайцев восстанавливает чертежи, что в гостинице ему жить рискованно, что вы ей доверяете и просите на время устроить Зайцева.

— Что ж, Основская хорошая женщина, — согласился Евлахов. — Не понимаю только, зачем стеснять людей. Хотите, я устрою его у себя?

— Нет, не хочу, — твердо сказал Виктор. — Поверьте, ему у Основской будет лучше.

— Вижу, у вас какие–то особые соображения… — Евлахов поморщился. — Но если вы думаете, что так будет лучше, я поступлю по–вашему.

— Разумеется, предложите ей денег, — продолжал Виктор. — Оплатите комнату. Это никогда не помешает.

— Дело не в оплате, — сказал Евлахов. — А если она откажется?

— Ну, знаете ли, — это не такая большая жертва, на какую человек не мог бы пойти в интересах дела.

Евлахов вызвал Основскую и попросил ее об одолжении.

— Помогите нашему управлению, — сказал он. — Инженера Зайцева нам надо поместить в какой–нибудь тихой семье. Он занят военным изобретением, и ему лучше поменьше встречаться с посторонними.

Основская замялась:

— Я хотела бы спросить мужа…

Она позвонила к нему тут же из кабинета, передала просьбу Евлахова и с облегчением сообщила начальнику управления, что ради такого дела муж ее согласен временно потесниться.

Зайцева познакомили с Основской. Она понравилась инженеру тихостью, и приветливостью, и слабым грудным голосом, и особой женской уступчивостью, чувствовавшейся в ее движениях и словах.

— Там тебе лучше будет, Костя, — сказал Евлахов. — Анна Григорьевна женщина добрая, у нее тебе будет хорошо.

Предупрежденный Виктором, Зайцев переехал бы куда бы ни предложил ему Евлахов, но это предложение пришлось ему даже по душе, и с помощью Железнова он охотно перебрался к вечеру на новую квартиру.

8. БУДНИ ВИКТОРА ЖЕЛЕЗНОВА

Потянулись самые монотонные и напряженные дни, какие только бывают в жизни людей, в деятельности которых преобладает творческое начало. Кто из людей искусства или науки не знает мучительных мгновений, длящихся иногда бесконечно долго — днями, неделями, месяцами, когда где–то на дне души созревает мысль, решение, чтобы в определенный момент вспыхнуть, вырваться наружу и осуществиться всем на удивление. Так математик не слышит будничных вопросов окружающих, странствуя в мире бесконечных цифр, прежде чем отдаст предпочтение немногим и составит формулу, открытие которой раздвигает наши горизонты. Так живописец бесцельно слоняется и смотрит на все пустыми глазами, пока не замрет перед каким–то серым пятном, в котором увидит сочетание красок, тщетно отыскиваемое сотнями художников. Так полководец мучает молчанием подчиненных, пока не отдаст приказ, поражающий простотой и смелостью. В творчестве всегда есть нечто иррациональное, и дни, когда ощущения не могут еще оформиться в мысли, бывают самыми мучительными.

Обо всем этом Виктор, может быть, и не думал, беседуя с Зайцевым, посещая злополучную парикмахерскую или коротая вечера у Основских, но ощущение тяжести от невозможности решить задачу, не решить которую было нельзя, у него не проходило. Иногда он даже отчаивался и давал себе обещание пойти к Пронину проситься на другую работу, более соответствующую его силам. Он мог бы стать инженером или историком, здесь он успел бы больше, думал Виктор. Пронин сумел внушить ему чрезмерно высокое представление о работе разведчика. Работа эта требовала напряжения всех духовных способностей человека, требовала высокой культуры, непрерывного совершенствования. Пронин называл имена Пржевальского и Вамбери, Лоуренса и Певцова, людей знаменитых и безвестных, говорил об их талантливости и героизме, и с каким–то внутренним удовлетворением и горечью повторял, что работа эта неблагодарна и внешне бесславна, но что нет ничего выше, как служить Родине на таком незаметном и тяжелом посту. Да, это было творчество, и поэтому и Виктор, и Пронин знали огонь вдохновения и холод отчаяния, горечь поражения и радость победы.

Виктор давно не испытывал такого прямо–таки физического томления, как в эти дни. Может быть, это было даже состояние, какое испытывает боксер, вступая в решительную схватку. Драка еще не началась, но он уже видит своего противника, оценивает его, выискивает слабые места, с трепетом думает о собственной уязвимости, напрягает все силы и, не жалея себя, готовится ринуться, сокрушить, растерзать силу, ему противодействующую…