Приключения майора Звягина. Роман воспитания

Дело в том, что премия Епишко стоила ему двухчасового уламывания начальника пожарной охраны («Епишке благодарность?!») и разъяснительной беседы с директором театра, которому он пообещал достать дефицитное лекарство для жены; с них еще была взята клятва хранить тайну.

Что же до воскресного подарка, то он был преподнесен в ЦПКиО. Первый желтый лист слетал на песок аллеи. Епишко лизал мороженое, изгибаясь вопросительным знаком, чтоб не закапать брюки.

— В блокнот все свои дела с утра записываешь?

— Записываю. Почти все.

— На работу не опаздываешь?

— Всего один раз… чуть-чуть.

— А вот и подарок, — объявил Звягин, простирая руку. — Первый прыжок!

Они стояли перед парашютной вышкой. Епишко задрал голову, уронил мороженое и попятился.

Девичья фигурка встала на фоне неба, шагнула и поплыла вниз под куполом, скользящим по вертикальному тросу.

— Восемнадцатилетние пацаны прыгают с самолетов, ночью, на воду, на лес! — а тут тебя еще внизу страхуют.

Дядька под вышкой приобнял парашютистку; отстегнул лямки.

— А лямки не расстегнутся? — шепотом паниковал Епишко, подпихиваемый по крутой лесенке крепкой дружеской рукой.

— У меня семьсот прыжков, — успокоил Звягин, — исключено.

— Можно с-сломать ногу…

— А зачем?

Он пожал руку и шепнул что-то инструктору наверху, лично проверил мелко дрожащему Епишко крепление — и неожиданно сильно столкнул вниз:

— Ахх…

Ужинать он привел его к себе. Счастливый Епишко сидел за белой скатертью и неумело ковырял ложечкой пирожное: он стеснялся.

— Терпеть не могу условностей, — сказал Звягин и, подцепив пальцами пирожное, отправил в рот. — Аристократа не может уронить ничто. Всегда поступай как удобнее — и все будет отлично.

— Простите, вы каким видом спорта занимались? — спросила проинструктированная жена.

Епишко покраснел.

— У вас, знаете, такая упругая походка человека, много занимавшегося спортом.

Правда, прощаясь, Епишко опрокинул-таки вешалку, на что умница-дочь мгновенно закричала, что эта проклятая вешалка падает на нее каждый день, и давно пора ее выкинуть!

Проснувшись среди ночи, жена обнаружила Звягина на кухне: поигрывая желваками и жестко щурясь, он писал крупным почерком:

«Я ЖЕЛЕЗНЫЙ.

Я ВСЕ МОГУ.

Я ВСЕГДА ДОБИВАЮСЬ СВОЕГО.

ТРУДНОСТЕЙ ДЛЯ МЕНЯ НЕ СУЩЕСТВУЕТ.

Я СМЕЮСЬ НАД НЕВЕЗЕНИЕМ.

ЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ ПОВЕЛИТЕЛЯМ.

СДЕЛАТЬ ИЛИ СДОХНУТЬ!

Я ДОБИВАЮСЬ СВОЕГО ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ.

Я ИДУ ПО ЖИЗНИ, КАК ТАНК.

Я ОБАЯТЕЛЕН. СИЛЕН. НАХОДЧИВ, ВЕСЕЛ.

Я ГНУ СУДЬБУ В БАРАНИЙ РОГ.

УДАЧА ВСЕГДА СО МНОЙ.

ЖИЗНЬ — ЭТО БОРЬБА. И Я НЕПОБЕДИМЫЙ БОЕЦ.

Я НИЧЕГО НЕ БОЮСЬ.

Я ПОБЕДИТЕЛЬ, И ЖИЗНЬ ПРИНАДЛЕЖИТ МНЕ!

Я УВЕРЕН В СЕБЕ.

Я НЕПОБЕДИМ».

Жена вытаращила глаза:

— Ты начал писать белые стихи или заболел манией величия?

Звягин нацедил в стакан молоко из холодильника и кинул туда голубую соломинку.

— У него сильнейший, застарелый комплекс неполноценности, — сказал он. — Это надо было переломить. Сейчас дело сдвинулось, он на взлете. Это надо развить, поддержать, закрепить. Вот — как бы аутотренинг. Пусть по утрам и на ночь повторяет себе сии заповеди. Человек ведь может убедить себя в чем угодно, — так надо убеждать в хорошем, а не плохом, нет?

— Думаешь, он уже переменился?

— Нет, конечно. Еще не раз начудит, падет духом, станет опускаться опять. Тут и надо будет ставить подпорки, как под провисающие провода. А там и выздоровеет. Его невезение — как вирусы, которые здоровый организм давит автоматически. Его духу я и прописал цикл антибиотиков. А что, разве плохую «молитву» сочинил? — спросил он с авторской гордостью.

…Предоставленный сам себе Епишко продержался без опеки две недели. По истечении этого контрольного срока Звягин обнаружил признаки упадка:

— Чего рожа кислая? Веник! Швабру! Совок!!

С мусором из-под дивана вылетел пожухший лотерейный билет.

— Проверял… это старый.

Звягин брезгливо поднял двумя пальцами билет:

— Тираж двадцатого августа — какой же старый, пять дней прошло. Пусто?

Епишко неопределенно пожал плечами.

— Газеты нет? Нет. Спроси у соседки, это совсем недавно.

Епишко покорно, подчиняясь бессмысленному приказу, пошаркал ногами к соседке и принес «Труд». С неохотой повел пальцем по таблице — и открыл рот:

— Электрофон «Аккорд-стерео», девяносто рублей!..

— Врешь, — не поверил Звягин. — А серия? Покажи.

— Впервые в жизни, — ошарашенно прошептал Епишко. — Ур-ра!..

— Можно подумать, «Жигули», — сказал Звягин. — Нормально. Завтра получим в сберкассе и отоварим. Порядок давай!

Девяносто рублей употребили с толком: выбрали светло-серый пиджак вроде звягинского, брюки и голубую сорочку. Старый пиджак Звягин тут же сунул в урну: «Чтоб и духу его неудачливого не оставалось!» На оставшиеся два рубля Епишко вознамерился постричься «у мастера», и стал похож на помощника режиссера.

Позднее жена как-то поинтересовалась у Звягина, где его часы. Он досадливо дернул углом рта: потерял, — видимо, расстегнулся браслет, когда на выезде тащил носилки.

— Леня!

— Ну что?..

— Ты никогда ничего не теряешь.

— Ну вот — начал терять… Может, невезение заразно?..

— Заразно! Скажи правду. Почему ты должен еще свои деньги тратить на этого охламона! Ведь продал, продал?..