Приключения майора Звягина. Роман воспитания

— Он добрый, — о своем продолжал Звягин. — Порядочный, обязательный… А как запьет — совершенно другой человек.

— Типичный случай, — подтвердил нарколог. — Все они в основном, когда трезвые, — тихие, добрые; иначе говоря — слабые.

— Почему не спиваются армяне? — спросил Звягин.

— Или итальянцы. Потому что они имели дело с вином три тысячи лет — Средиземноморье, Кавказ. Еще до нашей эры дороже всех ценилось перегнанное виноградное вино с печатью города Двин, выдержанное в дубовых бочонках: армяне делали коньяк, когда галлы и не подозревали, что будет такая страна Франция с провинцией Коньяк, знаменитой аналогичным напитком. И предрасположенные к алкоголизму вымерли еще тогда, а у оставшихся — иммунитет: могут пить, могут не пить. А возьми туземцев, которым европейцы дали водку сто-двести лет назад: целые народы вымирают от алкоголизма — никакого сопротивления, мгновенно развивается физиологическая потребность.

— А какого лешего он запил? Не с горя — а в полном довольстве?

— Именно потому, что делать нечего. Многим людям нужна направляющая узда — кнут и пряник: чтоб очень стремились к одному и очень боялись другого. Если б он очень боялся оказаться на улице нищим безработным и очень стремился стать директором автозавода — не пил бы, будь уверен. Ему и так бы хватало сильных эмоций. А так — образуется пустота в жизни. Тридцать лет для большинства — вообще страшный возраст: конец событийного периода жизни. Все сделано, дальше будут только дети расти, а родители — стареть: все уже позади. Вот и пьют.

Они миновали памятник Пржевальскому, и Звягин невольно подумал, как тосковал и угас Пржевальский, когда путешествия и открытия остались позади.

— Пессимистично ты смотришь на вещи, — недовольно сказал он.

— Я среди алкоголиков — семь часов ежедневно, — отозвался нарколог. — И для большинства из них был бы спасением сухой закон и двенадцатичасовой рабочий день с одним выходным в неделю.

— Призываешь назад в пещеры?

— Понимаешь, в основном это люди духовно слабые. Не умеющие в жизни быть счастливыми. Не имеющие реальной высокой цели, не испытывающие потребности в борьбе и победе. Ощущения, которые энергичный человек получает от действий, они испытывают искусственно, от опьянения.

— Но существует масса интересных занятий!

— Им неинтересно. Не получают тех ощущений.

— А что делать?

— А я откуда знаю? — спросил нарколог. — Процент стабильно излеченных оставляет желать лучшего.

— Ты хочешь сказать, что мы вовсе не умеем лечить алкоголизм?

— Это полбеды. Мы не в силах изменить психику личности, которая и предрасполагает человека к алкоголизму.

— То есть заболевший алкоголизмом — алкоголиком и умрет?

— В большинстве случаев — бесспорно. Сколько лет твоему парню? Тридцать четыре? Автослесарь, калымная работа; добрый человек… Один раз уже лечился — без толку? Боюсь, что ничего тут не поделать…

— А если у него возникнет очень сильное желание?

— В принципе тогда возможно. Но откуда ему взяться? И надолго ли? Он из тех, кто плывет по течению, ему ничего особенно не хочется, середнячок, которому некуда приложить излишек силенок…

— Это становится интересным… — задумчиво проговорил Звягин.

Есть такие люди: достаточно назвать им что-то невозможным, и они не успокоятся, пока не разобьют себе лоб или убедятся в обратном. Встречаются такие люди сравнительно редко, и их вроде бы трудная жизнь на самом деле счастлива: им интересно жить, а легкий характер позволяет не огорчаться по пустякам.

У каждого человека свои слабости. Слабостью Звягина было соваться в чужие дела. В силу отменного упрямства и энергичности характера он не терпел нерешенных проблем, а поскольку своих нерешенных проблем по этой причине у него не было, то приходилось довольствоваться чужими.

Результаты бывали разительны, ибо бороться с чужой бедой всегда легче, чем с собственной.

На слово никому не веря, Звягин набрал дома у нарколога портфель литературы и к ночи, доцеживая второй литр холодного молока и отшвыривая последнюю книгу, убедился в правоте его слов… То есть «убедился в правоте» означает лишь, что он выяснил совпадение услышанного с написанным, но отнюдь не согласился с этим лично.

Огромный интерес вызвали у дочки популярные брошюры, где повествовалось, что люди могут пить: буквально все, что горит и льется. Последствия были ужасны: слепли и впадали в паралич, травились семьями и умирали бригадами — разворачивалась какая-то хроника самоистребления вопреки инстинкту самосохранения и здравому смыслу.

— Ты решил поменять свою хирургию-реанимацию на борьбу с пьянством? — невинно полюбопытствовала она. — У нас мальчишки тоже иногда выпивают.

— В восьмом классе? — мрачно спросил Звягин.

— Они считают, что уже взрослые… — отвечала дочь с высокомерной снисходительностью юной девушки к сверстникам.

— Ирочка, — позвал Звягин жену, — подбери мне литературу по пьянству.

— Что?! — У жены сломался красный карандаш, которым она подчеркивала ошибки в тетрадях, по старинке не доверяя фломастеру.

— Художественную, — уточнил Звягин, показывая на стеллажи.