Пришел он в себя при самых странных обстоятельствах. Трактор из-под него куда-то исчез, а рядом с ним вдруг оказались дядя Иван и дядя Пуд. Уж не двоится ли? Но почему дяди разные? А потом началось совершенно непонятное. Голова его окунулась в бочку с водой. Уф, какая холодная вода! И кто это так больно стиснул ему руки и то опускает в эту бочку, то поднимает из нее? Алешка оглянулся, увидел Сергея Антоновича и сразу протрезвел.
— Холодно мне, — заскулил Алешка.
— Завтра жарко будет, — посулил завуч и еще раз окунул его в воду. — И куда, дубина, заехал! На край поля, к пруду. Жаль, что под кручу не подвело, — одним дураком меньше бы было!
Выгонят или не выгонят?
Утром Алешка проснулся хотя и с головной болью, но совершенно здоровым. Купание в бочке ему не повредило. Он молча застелил койку и, не глядя на товарищей, вышел из комнаты. В коридоре его окликнул дежурный по общежитию:
— Николай Лопатин, срочно к Сергею Антоновичу.
Ну началось! Алешка медленно побрел к завучу. В училище все уже знали о ночном происшествии и уступали Алешке дорогу. Осуждали ли, удивлялись ли, но сторонились. Вот уж верно: «Расступись, Николай Лопатин идет!» Как все обернулось!
Алешка столкнулся с Сергеем Антоновичем в дверях канцелярии. Тот молча прошел мимо. Алешка присел на скамью. В голове одна мысль: выгонят, обязательно выгонят. Куда же теперь деваться? К дяде Ивану — там Колька… Обратно в деревню? Не к кому! Наобещал бабушке три короба. Ненадежный ты человек! А что скажешь Сергею Антоновичу? Училище — это тебе не бабкин дом.
Завуч не появлялся. Уже отзвенел на верху звонок и начались уроки, а его все нет и нет. Но вот кто-то идет по коридору. Дядя Иван. Прошел, покачал головой:
— А еще земляк!..
Сергей Антонович вернулся после второго урока. Присел к столу и спокойно спросил:
— Давно пьешь?
— Первый раз.
— А кто дал водку?
— Достал…
— Сам додумался трактор завести?
— Сам.
— Тогда придется за все самому отвечать. — И, подойдя, постучал согнутым пальцем по Алешкиному лбу: — Не предполагал, что такая башка сделает такую глупость.
Кончились дневные занятия. Алешка еще не знал, как решится его судьба. Выгнали, не выгнали? А если выгонят, — в МТС отошлют или под суд отдадут? Он лежал на койке и ждал, когда его снова позовут в канцелярию. Наконец появился дядя Иван.
— Лопатин здесь?
— Тут, — ответил Алешка, поднимаясь с кровати.
— Собирай вещи — простыню, одеяло, подушку. Все ко мне на склад. — И закрыл за собой дверь.
Выгнали. Не видать ему больше училища. И как бывало искал защиты у бабушки Степаниды, так, всхлипнув по-мальчишечьи, уткнулся в плечо дяди Пуда.
— Что делать думаешь? — спросил Игнат Васильевич.
— Не знаю…
— Если некуда податься, — езжай ко мне.
Алешка молча собирал вещи.
Вместе с ним вышел из комнаты Форсистов.
— Ты, брат, извини… Хотел ради дружбы выпить, а вышло — подвел тебя.
— Чего там!..
Дядя Иван ждал Алешку в кладовке. Алешка развязал узел.
— Одна простыня.
— Простыня — один, — повторил дядя Иван и поставил палочку на небольшом листке бумаги.
— Две наволочки, — вздохнул Алешка.
— Наволочки — два, — отметил дядя Иван.
— Одеяло…
— Одеяло… один.
— Полотенце…
— Все?
Алешка молча снял ремень и расстегнул ворот рубахи.
— Тут переодеваться? — Он присел на лавку и стал снимать сапоги. «Значит, босиком теперь? Неудобно в городе. Эх, зря продал свои!» Алешка снимал с себя гимнастерку, когда в дверях показался Сергей Антонович.
— А ну, обувайся!
— Казенные ведь…
— Ты, пока еще приказа нет, тоже казенный… — И кивнул дяде Ивану. — Зайдите ко мне…
Алешка остался в кладовке. Не то гимнастерку снимать, не то сапоги надевать?
В канцелярии Сергей Антонович говорил коменданту:
— Стало быть, мальчишку мы осудили, выгнали из училища, а сами в сторонке? А ведь если по совести говорить, тут не без нашей вины, товарищ Левшин. У нас не училище, а куча мала. И сорокалетние, и тридцатилетние и семнадцатилетние. А может, и младше есть. Знаю я эти деревенские метрики да командировочные. Этих молодых ребят надо обучать в отдельных школах. Окончил семилетку — пожалуйста, иди в училище механизации. Сколько механиков могли бы мы иметь, если бы этих самых мальчишек годика два в семилетке тракторам обучать, а потом еще два годика — в отдельных училищах механизации! Миллион механиков! И каких механиков! Черт бы побрал этого вашего земляка, но, когда я увидел, как он пьяный ведет машину, я не знал, что больше мне хочется — побить его или расцеловать? Как вел машину, негодяй! Ему штаны спустить да всыпать — согласен! Но выгнать не дам. И вы отступились, Иван Иванович от мальчишки.
— Земляк…
— А что земляк — не человек?
— Неудобно как-то за своих заступаться.
— Чепуха! Что же выходит? Близкому неудобно, а чужому нет дела… Нет, извольте, Иван Иванович, заступиться за земляка.
— Да я не против, я могу… Ясно, жалко парня…
— Ага, жалко, — обрадовался завуч. — Тогда есть к вам одна просьба. Я на свою ответственность оставляю мальчишку. А вы возьмите его к себе. Помните, я отказался поселить его у вас. А теперь сам прошу. Приведите его сюда.
Во дворе Алешку поджидал дядя Пуд.