Приключения Мишеля Гартмана. Часть 2

— Черт возьми! Любезный друг, трудно же удовлетворить вас; в доказательствах, однако, недостатка нет.

— Именно это множество так искусно сопоставленных доказательств и усиливает мои подозрения. Человек, которого так гонят, подозревают и караулят, как уверяет он, не имеет времени принимать столько предосторожностей, когда спасается бегством от смерти. Заметьте, есть документы, которые списаны всего несколько дней назад с актовых книг Кольмарского муниципального совета, и это почти на глазах немецких властей. Разве вы полагаете, что это возможно?

— Я не так подозрителен, как вы, любезный друг. Передо мною бумаги, в которых сомневаться нельзя, далее того я не иду: истина едина.

— Это заблуждение, друг мой, вещь может казаться справедливою до очевидности и все-таки не быть истиною.

— О! О! — улыбнулся Отто.

— Смейтесь сколько хотите, любезный Отто, но это так. Даже в мире вещественном мы видим в африканской пустыне мираж, в Сицилии фата-моргану, и мало ли где что еще! Обман чувств полный. Почему же не допускать того же в мире отвлеченном? Мне приходят на память умные слова старого жандармского капитана, с которым случай свел меня однажды в Париже. «Не доверяйте, — говорил он, — людям, у которых бумаги в большом порядке — величайшие мошенники всегда имеют под рукою неопровержимые доказательства их невинности. Честные же люди, напротив, почти всегда попадают впросак, потому что, полагаясь на чистую совесть, не думают, чтоб им было чего опасаться, и не запасаются даже необходимыми документами. Во все долгое время моей служебной деятельности я всегда действовал согласно этому правилу и не имел повода раскаиваться. Из десяти раз девять оказывались мошенниками арестованные мною люди, у которых бумаги были в величайшем порядке, тогда как противное всегда случалось с людьми честными».

— Так вы заключаете из этого, любезный Мишель, что господин Дессау шпион?

— О! Нет, так далеко я не захожу, сохрани меня Боже! Только, признаться, я мало доверяю ему, он мне подозрителен, и, пока не получу доказательства в том, что обманываюсь, я не переменю мнения на его счет ни за что на свете.

— Однако надо же прийти к какому-нибудь заключению. Что вы намерены делать?

— Совсем не знаю, я не принял еще окончательного решения. Однако на первый случай, пока лучше не узнаем это загадочное лицо, я полагаю, хорошо будет зорко следить за ним не показывая ему вида. Кто знает, какое неожиданное открытие готовит нам будущее относительно него?

— Честное слово! Ваша недоверчивость привела бы в отчаяние самого Фому неверующего.

— Ошибаетесь, друг мой, с моей стороны нет недоверия, нет и упорства, это просто осторожность, вот и все.

— Вопрос, поставленный таким образом, принимает очень важное значение, и я не беру на себя оспаривать его. Поступайте, как думаете, любезный Мишель. Вы были избраны главным начальником, на вас лежит вся ответственность, следовательно, вам одному судить, какие меры предосторожности надо принимать для общей безопасности и успеха нашего смелого предприятия.

— Одно, несомненно, — вмешался Людвиг, — это что пруссаки должны быть взбешены против нас из-за хлопот, которые мы с самого начала войны причиняли им в горах, где продержались до сих пор, несмотря на все их усилия нас вытеснить. Пруссаки особенно упорны и мстительны — эти два порока доведены в них до предела. Очевидно, они горят нетерпением блистательно отплатить нам за бесчисленные поражения, которые понесли от нас. Не надо давать им этой радости. Дней через пять, а самое большее через десять мы будем в виду французских аванпостов. Стыдно было бы нам потерпеть неудачу почти в гавани, когда до сих пор управляли нашим челноком так счастливо. Я со своей стороны присоединяюсь к мнению Мишеля, одобряю заранее все меры, которые он сочтет нужными, и первый подам пример полнейшего повиновения, тем более что я привел этого молодца сюда, в чем теперь сильно раскаиваюсь. Близок локоть, да не укусишь, — прибавил он, покачав головой.

— Решено, вы вольны, любезный Мишель, и теперь и впредь поступать по своему усмотрению. Дело это касается одного вас, мы даем вам полную власть поступать, как заблагорассудите.

— Благодарю, друзья мои, впрочем, будьте покойны, я сумею согласовать заботу о нашей безопасности с уважением, должным соотечественнику, насчет которого могу ошибаться.

Он вернулся с двумя товарищами к тому месту, где Дессау ждал исхода тайного совещания трех партизанских начальников.