– И это все? – разочарованно протянул Мун. – Разве стоит ради этого пробираться в глубь Леса?
– Конечно. Когда ты вырастешь и станешь, например, охотником, и любой зверь будет нипочем – воспоминание об этом цветке даст сил. Ты, может, забудешь, зачем вышел на охоту, зачем терпишь холод и голод, но вспомнишь синий цветок и пойдешь дальше.
На столике у окна горела свечка. К сожалению, их осталось немного, поэтому расходовались они экономно.
– А почему мы никогда не видим это синее свечение из рощи?
– Кто знает, – улыбнулась мама. – Может быть, мы в это время спим.
– Тогда давай сегодня не будем спать?
Мама задумчиво посмотрела в окно. Все очертания снаружи были размыты запеленавшим мир снегом.
– Давай попробуем дождаться. Будем смотреть в окно – может, что-нибудь да промелькнет… – согласилась мама.
Ночь медленно текла, как снегопад ранней зимой. Мун смотрел вдаль на холм, который, видимо, являлся одним из обломков скалы. Он располагался где-то в километре от основания горы. Самое главное, что привлекало в нем Муна – одинокий фонарь, чуть-чуть освещавший лесной мрак. Возле него постоянно появлялись оранжевые снежинки. Словно не понимая, куда забрели, они резко разлетались и исчезали во тьме.
– Тебе не холодно, сыночек?
– Нет, – снова прошептал Мун. – Может, звери ушли от нашей горы? Давай прогуляемся до того фонаря…
Мама потускнела.
– Нет, сынок… Еще не время. Я сегодня слышала вой хищников.
– Как же я хочу к тому фонарю! Цветок светит так же сквозь тьму?
– Может быть, сыночек. Почему тебе так нужен тот фонарь? Что в нем такого?
– Не знаю… Мне, наверно, его жалко. Он такой одинокий. Для кого он светит? Разве там кто-то ходит?
– Когда звери уйдут, мы будем гулять к нему каждый день, – улыбнувшись, ответила мама.
Снег продолжал падать. Мун думал о том, что снежинкам не страшны звери. Они путешествуют с небес на землю, и наверняка могут с попутчицей-метелью за ночь побывать и на этом выступе, и у синего цветка, и где-то там, возле фонаря, который зачем-то светит в эту лютую беззвездную ночь.
Запасы трав дома заканчивались, а новые растения с приходом зимы находить становилось все сложнее. Потухла свеча.
Мун зажег ее снова и посмотрел на маму, ее глаза слипались.
Мама постарела внезапно. Однажды Мун увидел, как у нее появились морщины. Дальше он стал замечать, с каким трудом она поднимается вверх по горному проходу, как ей сложно открыть массивную дверь их домика. А потом он заметил то, чего боялся больше всего – у мамы стали тускнеть глаза. День за днём. И походка стала похожа на те теневые походки остальных обитателей деревни… Он, конечно, ничего ей не говорил, но стал внимательно присматриваться и с каждым днем замечал в ней изменения. Это ранило его. Скорее всего, мама понимала догадки сына и старалась чаще улыбаться, но улыбки становились все вымученнее, отчего для мальчика еще более болезненными.
– Видимо, я еще недолго продержусь без сна, – зевнув, прошептала она.
Муну сегодня не хотелось смотреть в окно в одиночку, но он быстро придумал, как себя развлечь.
– Я пойду, покатаюсь на карусели.
Мама удивилась.
– Лучше поспи, мой мальчик. Завтра вместе покатаемся.
Мун тоже устал за день. Через несколько минут оба заснули.
Проснулся Мун оттого, что мама гладила его по голове. Не прошло еще и часа, как он задремал.
– Сыночек, ты еще хочешь покататься?
Мун удивленно посмотрел на маму. Как-то странно было её предложение… посреди ночи… но мальчик кивнул.
Карусель несла его сквозь вьюгу, он восторженно смеялся, что случалось редко. Когда они с мамой попали на выступ, аттракцион не работал. Мун долго пытался его отремонтировать (разбираться в механизме мальчику понравилось намного больше, чем постоянно латать крышу домика), что, наконец, удалось.
Ярко горели огоньки карусели. Мун снова и снова оказывался прямо над пропастью, над домиком, над каретой. Мама стояла рядом, осунувшись, и смотрела на своего счастливого мальчика. Наверное, она улыбалась, а, может, от счастья плакала: в темноте было не разглядеть. Мун летал и летал, и хотелось сейчас только одного: чтобы это не прекращалось! Карусель же и не собиралась обрывать радость пассажира. Она без устали выбрасывала Муна с выступа, но не давала упасть, а возвращала обратно. Огоньки менялись каждую секунду, придавая выступу форму куска пирога праздничного. Мун закрыл глаза от счастья.
Открыв их вскоре, он увидел, что мамы возле карусели нет. Он стал искать ее взглядом, но тщетно. Мун начал волноваться за неё и тут еще понял, что самостоятельно остановить карусель не может, потому что механизм управления был внизу. Мун начал громко звать маму. Она не отвечала. Выступ был покрыт толстым слоем снега, сугробы могли смягчить падение. Решение пришло само собой. Главное было рассчитать момент прыжка, иначе он полетел бы вниз с выступа или на чью-то крышу.
Падал мальчик, как ему казалось, бесконечно. Сугроб действительно смягчил приземление, несмотря на неловкие действия в воздухе вроде бесчисленных размахиваний руками и ногами. Встав, Мун побежал к дому.