Приключения Натаниэля Старбака

Деликатность не позволяла газете публиковать подробности его поведения, она лишь упомянула, что владелец Доминик посягнул на целомудрие своей хорошенькой собственности, что заставило девушку предпринят побег на север, к свободе и безопасности своей добродетели, соперничающий по драматичности с вымышленным побегом Элизы.

Старбак пытался представить свою хорошенькую Доминик, в отчаянии бегущую в луизианской ночи, преследуемую кричащими злодеями, лающими собаками и рабовладельцем.

— Да черта с два я убежала! Я никогда, никогда не была рабыней! — рассказывала Доминик Старбаку на следующий день, когда они ехали в Хартфорд, где в течение шести ночей представление должно было показываться в концертном зале Туро.

— Во мне нет негритянской крови, ни капли. Но упоминание об этом помогает продавать билеты, а билеты — это деньги, и поэтому Трейбелл говорит в газетах, что я частично негритянка.

— Ты имеешь в виду, что это ложь? — ужаснулся Старбак.

— Конечно же, это ложь! — возмутилась Доминик. — Я сказала тебе, это просто помогает продавать билеты, и билеты — это деньги.

Она заявила, что единственной правдой во всей этой басне было то, что ей действительно девятнадцать и что она выросла в Новом Орлеане, но в белой семье, и, как она утверждала, безупречного французского происхождения.

У ее отца были деньги, хотя она очень туманно объясняла, как могло случиться, что дочь богатого луизианского торговца стала исполнительницей роли Элизы в труппе майора Фердинанда Трейбелла, разъезжающей с представлением о дяде Томе.

— И Трейбелл — не настоящий майор, — призналась Доминик Старбаку, — но он делает вид, что сражался в Мексике. Он говорит, что его хромота из-за удара штыком, но я считаю, что, вероятнее всего, его пырнула ножом шлюха в Филадельфии.

Она рассмеялась. Она была на два года моложе Старбака, но казалась неизмеримо старше и гораздо опытней. И ей, похоже, нравился Старбак, который отвечал на ее симпатию слепым обожанием и которого не заботило, что она вовсе не беглая рабыня.

— Сколько он тебе платит? — спросила Доминик у Старбака.

— Четыре доллара в неделю.

Она презрительно рассмеялась.

— Тебя грабят!

Следующие два месяца Старбак с удовольствием обучался актерскому мастерству и поклонялся алтарю добродетели мисс Демарест. Ему нравилось выступать на сцене, и тот факт, что он был сыном преподобного Элияла Старбака, известного аболициониста, увеличивал как публику Трейбелла, так и его доходы.

Это также привлекло к новой профессии Натаниэля внимание его отца, который в ужасно угнетенном состоянии послал старшего брата Старбака, Джеймса, заставить грешника покаяться.

Миссия Джеймса прискорбно провалилась, и две недели спустя Доминик, которая не позволяла Старбаку никаких вольностей, кроме как подержать за руку, наконец пообещала тому выполнить желание всего его сердца в награду за помощь в краже недельной выручки майора Трейбелла.

— Он должен мне денег, — сказала Доминик, объяснив, что ее отец написал, что ждет ее в Ричмонде, штате Виргиния, и она знала, что Трейбэлл не заплатит ей ни за один из тех шести месяцев, за которые задолжал, поэтому ей и требовалась помощь Старбака в похищении того, что и так по праву принадлежало ей.

За награду, обещанную Доминик, Старбак помог бы ей украсть и луну, но он довольствовался восьмистами шестьюдесятью четырьмя долларами, найденными в бумажнике майора Трейбелла, пока в соседней комнате майор принимал сидячую ванну с юной леди, мечтающей о сценической карьере и потому отдавшей себя на смотр и суд майора.

Старбак и Доминик убежали той же ночью, добравшись до Ричмонда через два дня. Отец Доминик должен был ожидать их в отеле «Спотсвуд Хаус» на Мейн-стрит, но вместо него их встретил высокий молодой человек, едва ли старше Старбака, ждавший в фойе отеля, который радостно засмеялся при виде Доминик.

Юноша оказался сыном майора Трейбелла Джефферсоном, который сбежал от отца, а теперь отделался от Старбака, снисходительно выдав ему десять долларов.

— И делай отсюда ноги, парень, — сказал он, — иначе долго не протянешь. Северяне сейчас здесь не слишком популярны.

Джефферсон Трейбелл носил бриджи из оленьей кожи, высокие сапоги, шелковый жилет и алый сюртук.

У него были темные проницательные глаза и тонкие бакенбарды, которые, как и длинные черные волосы были напомажены до блеска. Галстук был заколот булавкой с огромной жемчужиной, а из кобуры торчал револьвер с серебряной рукояткой.

Именно этот револьвер, а не щегольский вид высокого юноши убедил Старбака, что мало проку пытаться требовать обещанное вознаграждение у мадемуазель Доминик Демарест.

— То есть она попросту тебя бросила? — с недоверием спросил Вашингтон Фалконер.

— Да, сэр, — постыдные воспоминания причиняли Старбаку страдания.

— Даже не дав себя оседлать? — Итан Ридли отложил незаряженный револьвер, задав этот вопрос, и, хотя он и заслужил этим выражением осуждающий взгляд Вашингтона Фалконера, тот явно хотел узнать ответ. Старбак промолчал, но ему и не нужно было отвечать. Доминик выставила его идиотом, и его глупость была совершенно очевидна.