Приключения одной теории

В тропическом поясе Нового Света произрастает немало диких видов Dioscorea, и, как сообщил в 1950 году Зауэр, клубни некоторых съедобны, однако неизвестно, происходят ли культурные американские сорта от этих диких американских родителей.

Как показал в 1950 году Картер вместе со своими коллегами Грэем и Трамбэллом, когда испанцы впервые пришли в область карибов, они застали там не меньше трех клубневых культур – батат, ямс и маниок. В записях испанского хрониста Овьедо за 1535 год есть абзац с описанием формы, жилкования, черенка и положения листьев ямса – признаков, отличающих его от батата, приведено местное название – аес. Аес описан также в рассказе Наварретте о плавании Колумба. Картер заключает: «Итак, вот еще одно растение, которое, подобно батату, размножается вегетативно, а потому вряд ли способно пересечь морские просторы с ветром, течением, птицами, вообще без помощи человека, и тем не менее оно пересекло океан в доколумбово время».(45) Браун собирал аборигенный ямс на Маркизских островах, где он называется пу-ахи, и писал в 1931 году(46): «Материала для точного определения недостаточно, но он как будто близок, если не тождествен, Dioscorea cayenensis Lamarck, уроженцу Африки, который издавна возделывался в тропической Америке… Его подземные клубни охотно применяются в пищу аборигенами… На Маркизских островах очень редок. Всего один экземпляр найден на Фату-Хиве, самом южном острове архипелага. Несомненно завезен в давние времена аборигенами. Если это и в самом деле Dioscorea cayenensis, на который он очень похож, – перед нами еще одно указание на контакт с Америкой».

Джейкмен (на Международном конгрессе американистов в 1949 году) отнес ямс к группе избранных растений, которые, вероятно, перекочевали из аборигенной Америки в Полинезию, и добавил: «Большинство этих растений попало на острова не случайно – с течениями, их сознательно доставили туда переселенцы из древней Америки, это видно из того, что лишь немногие из них… могли бы пересечь океан без помощи человека…».(47)

ГИБИСКУС

В отличие от названных раньше, Hibiscus tiliaceus – транстихоокеанское растение, способное расселиться через мировые океаны без посредничества человека. Его семена, не в пример семенам упомянутых выше видов, приспособлены для естественного распространения по воде и вполне могли попасть в Полинезию до появления там человека. Тем не менее планомерное культивирование гибискуса в Полинезии и некоторые связанные с этим лингвистические наблюдения послужили причиной того, что он также был включен в этноботаническую дискуссию. Браун справедливо называет гибискус «одним из самых полезных деревьев, возделывавшихся первыми полинезийцами» (48).

О. Кук и Р. Кук первыми рассмотрели гибискус, или махо, в 1918 году с этноботанической стороны: «Хотя многие ботаники называют махо космополитическим приморским растением, возможно, что своим широчайшим распространением он, как и кокосовая пальма, в большой мере обязан посредничеству человека».(49) Они показали, что это дерево в диком состоянии встречается в изобилии даже как господствующий вид во многих районах Центральной Америки, вплоть до берегов реки Гуаякиль на тихоокеанском побережье Южной Америки. Здесь аборигены изготовляли из луба этих деревьев материю, не боящиеся воды веревки, а при помощи палочек добывали огонь.

По словам Куков, у полинезийцев это дерево нашло, в общем, то же самое применение и называлось похоже. Если в тропической Америке гибискус был известен как махо, или махагуа (с некоторыми вариантами), то в полинезийских диалектах мы видим названия: мао, мау, вау, фау, хау и ау. И авторы заключают: «Махо, махагуа, пли липа гибискус – одно из важных в хозяйстве растений, о котором нужно помнить, когда изучаешь проблему доисторических контактов между обитателями тропической Америки, оно распространилось на островах и берегах Тихого и Индийского океанов явно до прихода европейцев. Размножение и семенами и черенками облегчило его культивирование и распространение первобытными народами. Хотя для расселения махо необходимо не столь большое участие человека, как для батата и других растений-саженцев, его названия тем не менее являют собой почти такое же убедительное доказательство посредничества человека, как и в случае с кумарой…