Приключения Питера Джойса

После всяких излияний и рассказов моя бабка захотела навестить Питера в его заточенье. Я отвел ее на утес и, по требованию Питера, оставил их наедине. Оставил я их вдвоем, значит, и возвратился к Алисе, которая изнывала от любопытства: ну, что. как они встретились?

— Обыкновенно, — говорю. — Поздоровались…

— О, какой же ты недалекий, какой слепой! И ты воображаешь, будто повесть, которая началась в Стонхилле и продолжается здесь, — это про твоих односельчан, про тебя, про меня? Пойми же, это никем не замеченная история несчастной любви двух одиноких людей, слишком умных и твердых, чтобы поставить чувство во главу угла! И если бы я написала большую грустную ораторию на тему о том, что случилось со всеми нами, то любовь Питера Джойса и Катарины Гэмидж звучала бы в ней как органный пункт!

— А что такое органный пункт?

— О, это нечто основное, постоянное и величественное, но в то же время звучащее скромно и приглушенно… Ох, не приставай ко мне, Бэк: у тебя не такое ухо, чтоб слышать органный пункт!

Вы что думаете: бабка с Питером и впрямь говорили о чем-нибудь таком чувствительном и слезливом? Э, вздор. Когда я снова поднялся к ним, они с жаром обсуждали решение массачусетского синода, который, собравшись в Нью-Тауне, постановил изгнать из общин некую Энн Хетчинсон [161]. Изгнанницу со всей ее родней в лесах не то загрызли волки, не то убили индейцы. «Изуверы, темные души… — мрачно повторял Питер. — Не лучше женевских кальвинистов».

— Бостонский проповедник, которого вы, Питер, видели у скуанто, — один из них, — сказала бабка. — Он возмущался, что меня, тяжело заболевшую от бесчестья, Утта-Уна пользовала травами, он называл меня «Роджером Уильямсом [162] в юбке» и грозил участью Энн Хетчинсон!

— Кто такой Роджер Уильяме?

— Как, Питер, вы не знаете этого замечательного человека? Недалеко отсюда им основана новая колония Род-Айленд, где принимают людей любой веры, включая антихристову. И говорят, там не платят никаких налогов даже королю. Я ответила бостонцу, что скоро вся страна будет подобна Род-Айленду… Вы так спешите, Питер?

— Да. Я ждал только вас. Простимся, Кэтрин… и с тобой, Бэк.

Он поднялся и стал на краю утеса — высокий, нетерпеливый, с заплечным мешком и ружьем за спиной. А за его широкими плечами, отделенные от нас толщей необозримого воздушного пространства, уходили в пустоту провалы скал и лесных массивов. Их очертания, чуть намеченные слабыми красками отдаленности — зеленой, голубой, коричневой — были растворены в солнечном блеске и были так разнообразны в своих переливах и оттенках.

И он сказал на прощанье речь. Она начиналась… Нет, лучше я отнесу ее на самый конец, хорошо? Она очень эффектна и именно там, в конце, произведет самое выгодное впечатление.

Так, по крайней мере, учит меня Алиса: «Скажи главное в конце!»

А пока подведем итоги. Пуритане, видите ли, считают, что сам Иегова, зиждитель Вселенной, прежде чем перевернуть страницу своих деяний, проводит под ними жирную итоговую черту.

Еще до первых льдин в бухте Покоя, как раз в день благодарения [163], в первый понедельник ноября, бросил якорь корабль — нет, не наш флейт, но другое, английское судно. С ним прибыл мистер Уорсингтон. Он привез не только нужные нам изделия, но и партию переселенцев из Девоншира, а также семейство ле Мерсеров, трех горничных из Бостона с мужьями — и, всем на удивление, пьянчужку Уорвейна.

У Боба был теперь другой, степенный вид: он носил голландский жилет цвета пареной репы, с золотым горошком по всему полю. Бывший констебль стал именитым бостонским мастером «пружинных и иных механизмов» и сумел раньше срока выкупиться на волю.

Он рассказал, что в Бостоне нашим землякам, Пенруддоку и Оубрею, живется неплохо, хозяева их не притесняют, и бакалавр слывет там столпом учености. Что же касается проданных в Виргинию, то сам мистер Уорсингтон ничего не смог о них разведать, потому что в Виргинии и Мэриленде то и дело происходят беспорядки из-за каторжников и прочей сволочи, которую туда в избытке посылает правительство.

Матросы нового судна, под руководством Боба ле Мерсера, применили ускоренный способ лесоповала: подпиливали большие деревья с таким расчетом, чтобы, падая от ветра, они ломали и рушили несколько малых. Этим варварским средством наша община воспользовалась, чтобы поскорей отстроиться после июньского разорения. Наш дом был восстановлен раньше других, чему помогла шкатулочка Алисы, захваченная ею с «Голубой стрелы».

Кстати, о «Голубой стреле». Крис Холкомб не мог успокоиться, пока не раздобыл о ней сведений от рыбаков побережья, и были они неутешительны: «Стрелу» видели у берегов Мэна на мели, с пробоиной ниже ватерлинии. Крис, конечно, отправился туда на своем кече, нашел люгер и осмотрел его снаружи и внутри.

Судно оказалось пустым. Ни людей, ни лошадей. Капитанская каюта, куда Крис проник не без усилий из-за большого крена, к его великому сожалению, была очищена от всего, что там хранилось. Холкомбу достались только пустые бутылки, подушки и рыцарские доспехи, один из которых и сейчас стоит в холле нашего дома.