Встречал он де Андрюху в кровавом девятом годе в Полтавской баталии. Обороняли они град русский Полтаву от супостата свейского Карлы. Давыд, так звали солдата, денщиком был у барина своего, Алёшки, значит, Синельника лейтенанта знаменитого, а Андрюха в ополчении был. Отваги был несказанной. Швед, как его на валу увидит, разбегается во все стороны, крошил он его, супостата, саблей своей, как траву на лугу летнем. Алёшка его и к ордену представил. Славу он заслужил и любовь товарищев своих. Нрава был весёлого, но жгла его тоска, и местью он горел лютою. Незадолго до освобождения, при последнем штурме, получил парень свой осколок под сердце. И перед кончиною своею, просил он Давыда разыскать любовь свою незабывную, да сказать ей, что никогда он зла на неё в сердце не держал, а токмо жалел очень, и характер свой клял, что не смог обиду свою побороть и жизнь наладить. Все годы об ней только и думал, ни одной бабы не попробовал, а мечтал только, что найдёт он её, любовь свою единственную… Да вот не пришлось…
Рассказ окончился, сидела и выла воём баба пьяная, толстая и красномордая, да смыкал носом старый солдат, пыхтя люлькой своею.
– Ну ладно, поздно уж, пора до службы двигать, в гарнизон пора итить.
– Солдатик, милый, ты заходь, не побрезгуй, коли нужда какая будет, или если время скоротать захочешь, тебе я завсегда рада буду, ты мне, как весточка от дроли моего с того свету.
Так и прижился Давыд, старый казак, денщик помощника коменданта, у управительницы посольского приказа. Стал захаживать, потом и вовсе перебрался, днём службу служит, а на ночь к Глафире, да к детишкам. Алёшка только посмеивался.
– Ну разгулялся старый кобель, смотри службу не проспи с бабой на печи…
– Полно, барин, не гневись, ты-то, небось, с молодой женкой балуешь, а мне б хучь на старости налюбиться…
Однажды застал Давыд Глашу, всю зарёванную и пьяную. На упрёки отвечала она, что де узнала она в одном из посетителей приказу обидчика своего старого, судьбы её губителя. Ходит, важный такой, расфуфыренный, напудренный, видать из немцев будет. Он-то Глашку не признал, а она его, изверга, признала сразу. Вот и напилась от злости своей бессильной. Давыд утешил бабу, как смог, да и говорит.
– А покаж-ка мне его, супостата, может чего и придумаем, как боль нашу утолить.
Ну и показала. Выследил Давыд, где он проживает, на каком постоялом дворе обитает, и под видом печника проник он в покои посольские. Был фрукт энтот помощником посла австрийского, порученцем, звали его господин Иоган Кранкль. Да когда печь чинил Давыд, услыхал он разговор оного помощника, с польским шляхтичем Стасем Михалевичем. Говорили по-польски, не ведая, что печник хромой по-польски – то прекрасно разумеет, говорили о том, что царя батюшку пора мол убрать, а замест его надо сына его незаконнорожденного от фрейлины Голландской Сабрины, коей по слухам в Голландии проживает ныне, на престол русский посадить. Мол это станет благом для всей европейской политики, и все тайные европейские обчества такое дело одобряют. Письмо из Голландии показывал, да и яд, для царя приготовленный и в перстень насыпанный, показывал.
Строго наказал Давыд Глаферии молчать об этом деле и обсказал это всё это Давыд барину своему – Алёшке Синельнику – помощнику коменданта Московского. А тот донёс уже об этом деле далее другу своему закадычному, Савве Рагузинскому, коей факторию торговую на Покровке держал.
– Дорогой мой товарищ, Алёха, дело сие не терпит промедления, необходимо срочно известить государя нашего об угрозе, о заговоре против короны нашей. Эх, жаль Пётр Андреич далёко ныне. Он бы подсказал, как действовать. Ведь если доложить государю, а доказательств верных не представим, сами на плаху и пойдём, небось дело Кочубеево ещё все помним.
– Послушай, Савва, а что если к Алексашке, т. е. к князю Александру Даниловичу, приятелю твоему, сподельнику по делам торговым, прямо и обратиться. Он намедни, говорят, в Москву из сталицы должон прибыть…
– Да, Алёшка, растёшь ты на глазах, ну прямо царедворец настоящий стал, молодца, одно слово. Здесь у нас точно, наверное, союзничек будет архи какой надёжный. Ему, сатрапу властолюбивому, ещё один наследник государя нашего, как кость в горле будет. У него свои, тайные планы в голове вынашиваются насчёт престола Российского. Это очень даже хорошая, положительная мысль.