— Прошу великодушно простить меня, — сказал он профессору. — Я немножко помял вас своими сапогами. Это, конечно, непоправимая неучтивость с моей стороны. Но, право, уважаемый профессор, я нисколько не сомневался, что, едва вы встанете на ноги, вы закроете дверь и оставите меня на этой подлой станции поджидать завтрашнего поезда.
— Вы довольно догадливы, — буркнул профессор и снова водворилось молчание.
Вдруг рядом с нами раздалось два сильных удара в пол, будто какой-то великан переступил с ноги на ногу, и затем над самым нашим ухом прозвучал длинный, громкий, томительный вой. Он начался низко, с басом и постепенно повышался.
— Не бойтесь, — сказал профессор. — Это коровы, самые обыкновенные — коровы.
Действительно, при слабом свете спички мы увидели спины четырех больших коров. Их опущенные в ясли головы были привязаны за рога к передней стенке вагона. Мы попали в поезд, груженный скотом. Вагон, очевидно, предназначался для восьми коров, потому что у задней стенки тоже были устроены ясли, полные сена. Целая половина вагона оставалась в нашем распоряжении.
Мы очень устали и хотели спать. Профессор разостлал на полу сено и разлегся. Я прикурнул подле него. Шмербиус забрался в ясли над нами и удобнейшим образом устроился там. Коровы переступали с ноги на ногу, где-то в соседних вагонах мирно мычали быки, поезд покачивался и шумел. Я придышался к вони и уснул.
Через два часа меня разбудил громкий стук. Я приподнялся на локте. У меня и рот и нос были забиты пылью, а в волосах торчала солома. Отчего так беспокоятся коровы, отчего они так рвутся, так стучат рогами в стену, так тревожно мычат? И что это за вой, такой протяжный, нудный и страшный, отвечает им снаружи?
Потянуло свежим морозным воздухом. Я поднял голову и увидел в потолке, прямо над собою, небольшое квадратное окошко. Очевидно, через это отверстие проходила когда-то труба отапливавшей вагон печурки. Но печурка была снята, а отверстие осталось. Через него я мог видеть кусок чуть светлеющего звездного неба. В этом окошке, свесив тощие ноги в вагон и наклонив лицо, сидел Шмербиус. Темнота не позволяла мне разглядеть его глаз, но мне казалось, что он смотрит на меня и улыбается.
Я толкнул профессора в бок. Он замычал, открыл глаза и сразу все понял.
— Куда вы, Аполлон Григорьевич? — закричал он.
— Воздухом чистым подышать-с, — ответил тот. — В вагоне вонища невыносимая. Не спится, знаете ли...
— Слезайте сию же минуту, — закричал профессор. — Все равно не уйдете! Я вас от себя не отпущу ни на шаг.
— Ну, уж и ни на шаг, — спокойно сказал Шмербиус. — Это кого-с ни на шаг? Меня-то? Ну, что вы нервничаете, профессор? Как бы вас кондрашка не хлопнул. При вашей толщине это очень просто. — Он наглейшим образом заболтал ногами над нашими лицами. — А, впрочем, прощайте. Или, вернее, до скорого свиданья. На том свете. Тридцатого апреля, знаете ли... Так у нас положено. Ну, всего самого наилучшего. Мне пора.
Он вскочил на ноги, и мы услышали его шаги по крыше вагона.
— Дьявол! — заревел профессор, вскочил на ясли, ухватился руками за края окошка и стал протискивать в него свое огромное тело. Это ему долго не удавалось, но в конце концов он, приподняв одно плечо и опустив другое, вышел-таки на крышу.
Я поспешил за ним, но когда мне удалось вылезть, он уже был на следующем вагоне. Шмербиус сильно опередил его и, с удивительной ловкостью перескакивая с крыши на крышу, быстро шагал к паровозу. Профессор, грузный и неуклюжий, с ожесточением гнался за ним.
Крыши вагонов не приспособлены для ночных прогулок, особенно, если поезд при этом движется. С замирающим сердцем пробирался я по этой опасной дороге. Воздух и темнота были моей единственной опорой. Дойдя до покатого и обледенелого края вагона, я перепрыгивал на край другого вагона, такой же шаткий, покатый и скользкий.
Не доходя двадцати вагонов до паровоза, Шмербиус вдруг остановился. Он, казалось, поджидал нас, но не оборачивался, а смотрел вперед на зарю, охватившую полнеба.
Я догнал профессора.
— Профессор, — спросил я, — что это за странный вой, от которого гремит весь лес?
— Это волки преследуют поезд, — ответил он.
Действительно, взглянув вниз, я увидел на снегу какие-то быстрые серые тени. Они неслись наравне с поездом и равномерно, как заведенные, бросались на вагоны. Но поезд лениво отряхивал их в снег. Быки встревоженно и нестройно мычали в ответ.
Шмербиус дал нам подойти на расстояние одной крыши и затем неожиданно скользнул вниз на буфера. Добежав до конца вагона, мы остолбенели.
Скрепы, соединяющие этот вагон со следующим, были сняты. Передняя часть поезда быстро убегала от нас. Шмербиус стоял на буфере последнего из уходящих вагонов и что-то кричал, кривляясь, приплясывая и размахивая руками.
Та часть поезда, на которой находились мы, минуты три катилась еще по инерции и остановилась.
— Ч-чорт! — завопил профессор. — Он опередил нас, плешивый шут, свистопляс негодный. Я размозжу ему череп, я превращу его в блин! О, если бы только я мог поймать его!..
Но Шмербиус уже скрылся из виду, и угрозы профессора были напрасны.