— Вперед! Выдвиньтесь вперед! — прокричали адъютанты Уитли, и растянувшаяся двумя шеренгами цепь выступила на пустошь, ближе к стрелкам. Французское ядро пролетело через строй Шестьдесят седьмого, почти разрезав напополам одного беднягу, забрызгав его кровью с десяток его товарищей и оторвав руку солдату во второй шеренге.
— Сомкнуть строй! Сомкнуть строй!
— Стой! Готовсь!
— Vive IEmpereur!
— Огонь!
С сего момента сражение подчинялось нерушимым правилам математики. Французы имели численное превосходство над британцами в соотношении два к одному, однако четыре первых французских батальона шли колонной, каждый состоял из девяти шеренг по семьдесят два человека. Таким образом ширина фронта четырех батальонов была меньше трехсот мушкетов. Правда, стрелять могла и вторая шеренга, но все равно получалось менее шести сотен, тогда как огневая линия Уитли равнялась четырнадцати сотням. Стрелки, выполнив свою задачу, задержав продвижение противника, разбежались по флангам. И тогда цепь Уитли дала залп.
Удар приняли на себя передовые шеренги французских частей. Красномундирников накрыла завеса дыма, за которой они успели перезарядить мушкеты.
— Стрелять повзводно! — закричали офицеры, и теперь залпы следовали один за другим, непрерывно, пока одни перезаряжали, другие стреляли. Нескончаемый свинцовый шквал обрушился на французов.
— Ниже! Брать ниже!
Сквозь дым хлестнула картечь. Солдат вывалился из строя, зажав выбитый глаз; лицо мгновенно превратилось в залитую кровью жуткую маску. Но на французской стороне потерь было больше — передовые шеренги обливались кровью.
— Чтоб меня!
Шарп вышел из леса на правом фланге британского строя. Впереди и чуть правее разместилась батарея Дункана. Пушки били прямой наводкой, и после каждого выстрела орудие отскакивало назад на три-четыре шага. Еще дальше, за пушками, стояли португальские касадоры — или, вернее, то, что от них осталось,— а слева от него растянулась красномундирная цепь. Шарп присоединился к португальцам. Вид у них был донельзя усталый, на посеревших от пороха лицах выделялись белки глаз. Батальон был новый, впервые попавший в переделку, тем не менее португальцы выполнили свой долг, хотя и понесли страшные потери — пустошь перед французами была усеяна телами в коричневых мундирах. Впрочем, левее, на британской стороне, мелькали и зеленые куртки.
Французы растягивались по фронту, но получалось у них плохо. Одни старались пробиться вперед, чтобы обязательно послать в противника свою пулю, другие же, наоборот, думали о том, как бы спрятаться за спиной более смелого товарища, а сержанты запихивали их обратно в строй. Пригоршня картечи прошумела над головой, и Шарп по привычке огляделся, проверяя, все ли целы. Из его пятерки никто не пострадал, а вот стоявший рядом португалец завалился на спину с разорванным горлом.
— Не знал, что вы с нами! — раздался голос за спиной, и Шарп, обернувшись, увидел майора Дункана верхом на лошади.
— Как видите,— ответил он.
— Вы не могли бы побеспокоить их пушкарей?
Всего у французов наличествовало шесть орудий. Два уже были выведены из строя меткими выстрелами дункановской батареи, но оставшиеся четыре исправно поливали левый фланг британского строя ненавистной картечью. За французов было расстояние — слишком большое для прицельной стрельбы даже из винтовки — и дым, после каждого выстрела накрывавший орудия дымовой шапкой. Шарп выдвинул своих парней вперед, поближе к португальцам.
— Здесь тебя никто не достанет, Пэт,— сказал он Харперу.— Стой себе да постреливай. Это даже и не война вовсе.
— Убить пушкаря мне завсегда в радость, сэр,— отозвался сержант.— Верно, Харрис?
Харрис, громче других протестовавший против вовлечения «не в свое дело», поднял винтовку.
— Ваша правда, сержант.
— Ну так порадуй себя. Подстрели чертова пушкаря.