Мои кузины, хотя и дважды обманутые в своих ожиданиях, не отказались от преследования меня, который, открыв их злостные намерения и предотвратив последствия их, разжег ярость этих девиц до такой степени, что о прощении не могло быть и речи. Да я и не нашел бы у них больше человеколюбия, даже если бы терпеливо переносил оскорбления и безропотно смирился перед их безрассудной ненавистью, ибо я знал по опыту, что хотя мелкие услуги могут быть приняты благосклонно, а легкие обиды искуплены, однако нет на свете негодяя более неблагодарного, чем тот, к кому вы отнеслись с наибольшим великодушием, и нет врагов более неумолимых, чем те, что причинили вам величайшее зло. Посему эти добродушные особы прибегли к заговору, который, вместе с дурными вестями, вскоре после этого мною полученными, доставил им удовлетворение, какого только они могли пожелать. План состоял в том, что они совратили моего приятеля и наперсника, который обманул мое доверие, сообщив им подробности моих любовных интрижек; они предали их огласке с такими преувеличениями, что репутация моя в свете серьезно пострадала и меня отвергли те милые создания, чьи имена были при этом упомянуты.
Я занимался выслеживанием виновника этого предательства, чтобы не только отомстить ему, но и оправдать себя в глазах моих друзей, когда в один прекрасный день, вернувшись домой к обеду, я заметил странно изменившееся лицо моей квартирной хозяйки и осведомился о причине; она поджала губы и, уставившись глазами в пол, сказала, что муж ее получил от мистера Баулинга письмо с вложенным в него письмом для меня, она очень сожалеет о случившемся… жалеет и меня, и его… но люди должны вести себя более осмотрительно… Она всегда опасалась, что жестокое обращение доведет его до беды. Что касается до нее, то она с большой охотой помогла бы мне, но должна заботиться о содержании своего собственного маленького семейства. Для нее никто ничего не сделал бы, если бы она дошла до нужды — благотворительность начинается у себя дома. Лучше бы я обучился какому-нибудь полезному ремеслу, стал бы ткачом или сапожником, вместо того чтобы зря тратить время на изучение какой-то бессмысленной чепухи, которая никогда не принесет мне ни пенни… но одни люди умные, а другие — как раз наоборот. Я слушал с великим изумлением эту загадочную речь, когда вошел ее муж и, не говоря ни слова, протянул мне оба письма. Я взял их дрожащей рукой и прочел следующее:
Сэр, сим довожу до вашего сведения, что я покинул военный корабль „Гром“, будучи принужден отклониться от прямого курса ввиду того, что убил моего капитана, совершив это по чести на берегу мыса Тиберун{9}, на острове Испаньола{10}, приняв сначала его пулю и вернув оную, каковая и пронзила его насквозь. Точно так я поступил бы и с наилучшим человеком, который когда-либо шагал между носом и кормой, буде он ударил бы меня, как ударил капитан Оукем. Благодарение богу, я в безопасности, находясь среди французов, которые очень учтивы, хотя я и не знаю их тарабарского языка. И я надеюсь быть в ближайшее время оправданным, вопреки всем важным друзьям и парламентским связям капитана, так как я послал моему лендлорду отчет обо всем этом деле с указанием широты и долготы, где произошло столкновение, и притом выразил желание, чтобы он изложил все сие его величеству, который (да благословит его бог) не попустит честного моряка потерпеть незаслуженную обиду.
Искренний мой привет вашей супруге, остаюсь вашим другом и слугой