Приключения Родрика Рэндома

Я ответил отрицательно и только-только хотел сообщить, что мне не приходилось видеть ранение кишечника, но он быстро перебил меня:

— И никогда не узнаете. Я утверждаю, что любая рана кишечника, — все равно тяжелая или легкая — смертельна.

— Прошу простить, коллега, но есть крупные авторитеты… — заявил толстый джентльмен.

Тут его перебил другой:

— Сэр, я презираю авторитеты. Nullius in verba[23]. Я ни от кого не завишу. — Но, сэр, сэр! — запротестовал его противник. — Разум свидетельствует…

— Разум — пустое! — вскричал самоуверенный член совета. — Я смеюсь над разумом! Дайте мне посмотреть своими глазами!

Корпулентный джентльмен начал горячиться и заметил, что ни один человек, знакомый с анатомией, не может согласиться с таким сумасбродным утверждением. Этот выпад привел противника в такую ярость, что он вскочил и воскликнул в бешенстве:

— Что такое, сэр! Вы сомневаетесь в моем знании анатомии?!

Тут все экзаминаторы разделились, присоединившись к суждению того или другого спорщика, и подняли такой шум, что председатель приказал замолчать, а мне велел удалиться. Через четверть часа меня снова позвали получить мое свидетельство за печатью и приказали уплатить пять шиллингов. Я выложил на стол полгинеи и продолжал стоять, пока один из них не сказал, чтобы я ушел. На это я ответил:

— Я уйду, когда получу сдачу.

Тогда другой швырнул мне пять шиллингов и шестипенсовик, присовокупив, что я не был бы истинным шотландцем, если бы ушел без сдачи. Засим я вынужден был дать три шиллинга шесть пенсов служителям и шиллинг старухе, подметавшей зал. Такие издержки истощили мои средства до тринадцати с половиной пенсов, с которыми я собирался уже улизнуть, как вдруг Джексон, заметив это, подошел и попросил подождать, пока не закончится его испытание, после чего он проводит меня в другой конец города. Я не мог отказать в этом человеку, столь приятельски ко мне расположенному, но крайне удивился перемене, происшедшей с его костюмом, каковой в полчаса, утратив свой вид, описанный выше, стал нелепым до крайности. Голову его покрывал старый прокуренный короткий парик с косичкой, который не мог похвастать ни одним завитым волоском, а также шляпа с обвисшими полями, весьма подходившая трубочисту или мусорщику; шею его украшал черный платок из крепа, концы коего он закрутил и всунул в петлю поношенного плаща, в который он закутался; белые шелковые чулки заменены были черными шерстяными, а физиономия, благодаря нарисованным им морщинам и бороде, свидетельствовала о почтенном его возрасте.

Когда я выразил удивление при виде такой метаморфозы, он захохотал и сказал, что совершил ее по совету и с помощью приятеля, живущего напротив, и что она должна возыметь безусловно выгодные для него последствия, ибо придает ему пожилой вид, всегда вызывающий почтение. Я одобрил его прозорливость и с нетерпением остался ожидать ее последствий. Наконец его вызвали, но то ли странная внешность пробудила у членов совета большее любопытство, чем обычно, то ли его поведение не отвечало всей его фигуре, — мне сие неизвестно. Но он был разоблачен, как обманщик, и передан в руки служителя с приказом отправить его в Брайдуэлл.

Итак, вместо того чтобы узреть его с веселой физиономией и со свидетельством хирурга в руке, я увидел, как его вывели в зал арестованным, и очень был встревожен, желая узнать, в чем дело; но тут он воззрился на меня и на тех, кто его знал, взглядом, вызывающим сострадание, и жалобно возопил:

— Ради бога, джентльмены, удостоверьте, что я тот самый Джон Джексон, который служил вторым помощником лекаря на борту «Элизабет», а не то я попаду в Брайдузлл!

Даже самый суровый отшельник, который когда-либо существовал, не мог бы удержаться от смеха, увидев его и услышав эту мольбу; посему мы позволили себе немало посмеяться над ним, но затем столь энергически вступились за него, что служитель, умилостивленный полукроной, отпустил пленника, и тот, тотчас же обретя прежнюю свою веселость, поклялся, — раз совет отказался от его денег, — истратить их до последнего шиллинга, прежде чем ляжет спать, на угощение своих друзей и тут же попросил всех нас оказать ему честь, разделив с ним компанию.