Приключения Родрика Рэндома

В настоящее время выясняется, что сию знатную особу оттеснили и он действовал не по своей воле, а потому нельзя возлагать на него вину, ибо он выразил свое порицание маневру, вследствие которого вся армия подверглась крайней опасности. Но провидение или судьба сотворили чудо в их пользу, распорядившись, чтобы герцог де Граммон покинул свою выгодную позицию, прошел через дефиле и атаковал англичан, которые выстроились в боевом порядке на равнине и так сурово с нами обошлись, что, потеряв немало людей, мы без церемонии повернули спины и так стремительно побежали, что много сотен солдат погибло в реке только в результате паники и сумятицы. А ведь наши враги были столь благородны, что совсем не преследовали нас, и если бы страх не был нам помехой, мы могли бы отступить осмотрительно и в полном порядке. Но, несмотря на милосердие короля Великобритании, который вел войска союзников лично * и, несомненно, остановил резню, наши потери достигли пяти тысяч, среди которых было немало отличных офицеров. Наша неудача открыла проход врагу к Ганау, куда он немедленно двинулся, оставив раненых и больных на попечение французов, которые на следующий день заняли поле битвы, похоронили убитых, а с оставшимися в живых обошлись человечно.

Это обстоятельство весьма утешило нас, позволив нам провозгласить победу; и никогда дух французской нации не проявил себя более заметно, чем теперь, в бахвальстве храбростью и великодушием. Каждый (судя по его словам) совершил подвиги, затмившие деяния героев древности. Один сравнивал себя со львом, который спокойно ретировался, оставив своих трусливых преследователей, державшихся в отдалении и раздражавших его своими дротиками. Другой уподоблял себя медведю, который отступает лицом к врагу, не осмеливающемуся на него напасть; третий заявлял претензию на нрав оленя, который, придя в ярость, бросается на собак и не подпускает их к себе близко.

Не было ни одного рядового, который собственноручно, только благодаря своей удали, не разбил бы целый взвод солдат или не обратил бы в бегство целый эскадрон, а исхудалый гасконец превозносил свои подвиги превыше подвигов Геркулеса или Карла Великого. Все это время я не давал воли чувству обиды, вызванному моим поражением в нашем столкновении, но теперь, когда, мне казалось, мое обучение закончилось успешно, я искал повода восстановить свою честь и стал превозносить доблесть англичан со всяческими преувеличениями, какие только мог придумать, и в таком же духе порицал малодушие французов, сравнивая их с зайцами, улепетывающими от борзых, или с мышами, спасающимися от кошек, и тут же язвительно хвалил быстроту, обнаруженную гасконцем во время бегства, которая, принимая во внимание его возраст и немощи, удивила меня, по моим словам.

Он был задет за живое этой насмешкой и с негодованием угрожающим тоном предложил мне подумать лучше о себе, а также вспомнить, как он проучил меня за мою дерзость, ибо он не всегда намерен щадить негодяя, употребляющего во зло его доброту.

На это замечание я ответил пинком в зад, от которого он опрокинулся наземь. С удивительным проворством он вскочил, выхватил свою шпагу и ринулся с бешенством на меня. Кое-кто попытался вмешаться, но, когда он заявил им, что это дело чести, они ретировались и предоставили нам продолжать единоборство. Я выдержал его натиск, потерпев незначительный ущерб, а именно получил легкую царапину в правое плечо, а затем, увидев, что гасконец почти выдохся, напал на него с короткой дистанции и вышиб у него из рук шпагу. Одержав таким образом победу, я потребовал, чтобы он просил о даровании ему жизни, а он пожал плечами, подняв их до ушей, развел руками, собрал в складки кожу на лбу и над бровями и опустил углы рта таким манером, что я едва мог удержаться от смеха при виде такой комически уродливой фигуры. Однако, дабы проучить его за тщеславие, которое без меры торжествовало над моим несчастьем, я погрузил его шпагу до рукоятки в нечто (это были отнюдь не цветочки), лежавшее, курясь, на равнине, и затем спокойно, не обращая на него внимания, присоединился к остальным солдатам.

Ничего более важного не предпринималось обеими армиями до конца кампании, по окончании которой англичане отошли в Нидерланды; часть нашей армии была отведена во французскую Фландрию, а наш полк получил приказ итти на зимние квартиры в Шампань. Судьба привела гренадерскую роту, в которую я теперь входил, расположиться в Реймсе, где я был лишен самого необходимого. Моего жалованья - пять су в день, - недостаточного для удовлетворения моих насущных нужд, едва хватало для того, чтобы влачить жалкое существование и помешать душе расстаться с телом; голодом и тяжелой службой я доведен был до такого же истощения, что и мои товарищи; из моего белья вместо трех сносных рубашек, коими я располагал, у меня осталось только две пары рукавов и воротников, самые рубашки давно уже были превращены в гетры; и все же я был снабжен лучше, чем любой солдат в полку.