Мистер Слейбут, угадав, что я — не местный житель, спросил, был ли я недавно во Франции, а когда я ответил утвердительно, осведомился, видел ли я Люксембургскую галлерею. Я отвечал, что осматривал ее не раз с величайшим вниманием. Завязалась беседа, из которой я узнал, что он живописец. Покуда мы подробно обсуждали эту знаменитую коллекцию, я подслушал, как Бентер спросил доктора Уэгтейла, где он подцепил этого мистера Рэндома. На его вопрос лекарь ответил:
— Честное слово, это превосходный джентльмен… человек богатый, сэр… он завершил свое образование путешествием по Европе и видел лучшее европейское общество, сэр.
— Как! Должно быть, это он вам сказал? — воскликнул тот. — А я его считаю всего-навсего французским valet de chambre[74]
.— Какое невежество! — вскричал доктор. — Честное слово, это совершенно необъяснимо! Я прекрасно знаю все его семейство, сэр. Он из рода Рэндомов с севера… очень старинная фамилия, сэр, и он дальний мой родственник,
Я был весьма уязвлен предположением мистера Бентера и начал составлять себе очень нелестное мнение обо всех моих знакомцах, но так как благодаря им, пожалуй, можно было завести более обширное и приятное знакомство, я решил переносить эти маленькие унижения, покуда мог это делать, не роняя своего достоинства. После того, как потолковали некоторое время о погоде, театральных представлениях и политике, а также на другие темы, принятые в кофейне, было предложено провести вечер в известной таверне по соседству, куда мы и отправились всей компанией.
Заняв комнату, потребовав французского вина и заказав ужин, мы принялись с изрядным усердием за питье, и предо мною все больше и больше раскрывался нрав моих собутыльников. Вскоре обнаружилось, что художник и актер видели в докторе мишень для своих острот на потеху общества. Игру начал мистер Рентер, спросив его, что помогает от хрипоты, уныния и несварения желудка, ибо он в сильной степени страдает всеми этими недугами. Уэгтейл немедленно приступил к объяснению природы его недомогания и весьма пространно разглагольствовал о прогнозе, диагнозе, симптомах, терапевтике, пустоте и переполнении; затем вычислил силы желудка и легких во время их работы, объяснил болезнь актера расстройством этих органов, как следствие громогласных возгласов излоупотребления вином, и прописал несколько лекарств, а также воздержание от половых излишеств, вина, громких речей, смеха, пенья, кашля, чиханья и улюлюканья.
— Фу ты! — вскричал Рентер, перебивая его. — Лекарство хуже, чем болезнь. Хотел бы я знать, где можно добыть трутовую воду!
— Трутовая вода? — переспросил доктор. — Честное слово, я вас не понимаю, мистер Рентер.
— Вода, извлеченная из трута, — пояснил тот, — особое универсальное средство от всех болезней, посещающих человека. Оно было изобретено ученым немецким монахом, который за большое вознаграждение сообщил секрет Парацельсу.
— Простите, — возразил художник, — впервые оно было применено Соломоном, как явствует из писанного его рукой греческого манускрипта, который был недавно найден у подножья горы Лебанон{76}
крестьянином, копавшим картофель.— Вот как! — сказал Уэгтейл. — Во всех прочитанных мною многочисленных книгах я никогда не встречал такого препарата! И до сей минуты я не ведал, что Соломон знал греческий и что картофель растет в Палестине.
Тогда вмешался Бентер, выразивший изумление, что доктор Узгтейл может хоть сколько-нибудь сомневаться в знании Соломоном греческого языка, ибо Соломон известен нам, как самый мудрый и просвещенный государь во всем мире, а что до картофеля, то он был завезен туда из Германии во времена крестовых походов какими-то рыцарями из той страны.
— Признаю это весьма вероятным, — сказал доктор. — А я дорого заплатил бы, чтобы поглядеть на этот манускрипт, которому, должно быть, цены нет… и если бы я узнал способ добывания воды, я немедленно приступил бы к нему.
Актер уверял его, что способ очень прост: нужно запихать центнер трута в стеклянную реторту и растворить его посредством животного тепла, после чего он выделит полскрупула безвкусной воды, одна капля которой является надлежащей дозой.
— Это поразительно, клянусь честью! — воскликнул легковерный доктор. — И необычайно! Чтобы caput mortuum[75]
могло выделить хоть сколько-нибудь воды… признаюсь, я всегда был врагом особых средств, считая их несовместимыми с природой животного организма, но авторитет Соломона является неоспоримым. Все же… где я найду реторту, которая вместила бы такое количество трута, потребление коего несомненно повысит цену на бумагу… и где я раздобуду столько животного тепла, чтобы хоть подогреть такую массу?Слейбут сообщил, что для него могут выдуть реторту величиной с церковь и что самый легкий способ получать испарения посредством животного тепла — это поместить реторту в госпиталь для больных лихорадкой, которые могут лежать вокруг этой реторты на тюфяках и соприкасаться с нею. Едва он произнес эти слова, как Уэгтейл с восторгом воскликнул: