Приключения Родрика Рэндома

Эта монета не была брошена на ветер, ибо через момент он возвратился и проводил меня в спальню, где весьма любезно я встречен был его лордством, которого я нашел в утреннем шлафроке и в туфлях, уже восставшим ото сна. После завтрака он заговорил о моих путешествиях, о наблюдениях, сделанных мной за границей, и со всех сторон исследовал мои знания. Мои ответы, как мне кажется, очень пришлись ему по душе, он несколько раз тряс мне руку и, взирая на меня с особым благоволением, объявил, что я могу уповать на его ходатайство перед министром.

— Молодому человеку с вашими познаниями, — сказал он, — должно покровительствовать любое правительство. Что же до меня, то я вижу столь мало достойных в этом мире, что положил себе за правило помогать по мере сил всем, кто обладает хоть в малой доле способностями и добродетелью. Вы щедро наделены и тем и другим и когда-нибудь, если я не ошибаюсь, станете важной персоной. Но вы должны возложить ваши расчеты на постепенное восхождение к вершинам вашей фортуны. Рим был построен не в один день. Вы знаете отменно языки. Не хотели бы вы поехать за море секретарем посольства?

Я сказал его лордству с большим жаром, что нет ничего более отвечающего моим намерениям, и он посоветовал мне в таком случае не беспокоиться, мое дело улажено, ибо у него на примете есть должность такого рода. Это великодушие взволновало меня так, что некоторое время я не мог выразить свою благодарность, которая в конце концов вылилась в признание моей недостойности и в воспевание его благоволения ко мне. Я даже не мог удержаться, чтобы не пролить слез, умилившись доброте благородного лорда, который, завидев их, заключил меня в объятия, прижал к себе и расцеловал с любовью, казалось бы, чисто отеческой. Пораженный таким необычным проявлением любви к не знакомцу, я в течение нескольких секунд безмолвствовал в смущении, потом поднялся и покинул дом после того, как граф обещал мне поговорить в тот же день с министром и сказал, что я не должен утруждать себя, появляясь на его утренних приемах, но могу приходить каждый раз в этот же самый час, когда у него есть досуг, иначе говоря, трижды в неделю.

Хотя надежды мои теперь были очень пылки, я решил скрывать их от каждого, даже от Стрэпа, пока я не буду более уверен в успехе, а до тех пор продолжать свои домогательства, не давая моему патрону передышки.

Когда я пришел снова, я нашел дверь в дом открытой для меня, как по волшебству, но, направляясь в приемную, встретил камердинера, метнувшего на меня яростный взгляд, причину чего я не мог понять. Граф приветствовал меня при входе нежным объятием и выразил желание, чтобы я поздравил его с успешным предстательством перед премьером, который, по его словам, предпочел его рекомендацию ходатайству двух других нобльменов, крайне настоятельно просивших о своих друзьях, а также решительно обещал послать меня к иностранному двору в качестве секретаря посла, уполномоченного через несколько недель вести переговоры, необычайно важные для нации.

Я был ошеломлен благорасположением ко мне фортуны, и мог только преклонить колено и сделать попытку поцеловать руку моего благодетеля, чего он никак не допустил, но, подняв меня, с волнением прижал к груди и сказал, что теперь он берет на себя заботу о моей фортуне. А что еще более повышало цену его благодеянию, так это легкость, с которой он его оказывал, переведя разговор на другие предметы.

Среди других тем беседа коснулась belies lettres, причем его лордство обнаружил большой вкус, начитанность и близкое знакомство с древними авторами.

— Вот книга, — сказал он, доставая ее из-за пазухи, — написанная с превеликим изяществом и умом, и хотя предмет ее может оскорбить кое-кого из людей ограниченных, автор всегда будет почитаться каждым разумным и ученым человеком.

Говоря сие, он протянул мне Петрония Арбитра^{83} и полюбопытствовал, каково мое мнение о его остроте ума и стиле. Я ему сказал, что, по моему разумению, он пишет весьма легко и живо, но вместе с тем настолько лишен стыда и благопристойности, что не найдет защиты и пощады у людей нравственных и разборчивых.