Приключения Родрика Рэндома

Но тут я уже не мог справиться с порывом моей страсти и, выскочив из прикрытия, предстал перед ней, а она испустила вопль и упала без чувств на руки наперсницы. Я бросился к сокровищу моей души, обнял ее и горячими поцелуями вернул ее к жизни. О, если бы я обладал выразительностью искусства Рафаэля, изяществом Гвидо, волшебным мазком Тициана, чтобы изобразить глубокую тревогу, целомудренное восхищение, нежный румянец, запечатленные на этом прекрасном лице, когда она открыла глаза и произнесла:

— О, небеса! Это вы?

Боюсь, я уже злоупотребил терпением читателя, сообщая подробности этой любви, о которой (должен признаться) повествую с чрезмерной обстоятельностью. Стало быть, я опущу менее важные отрывки сей беседы, в продолжение которой я взывал к ее рассудительности, хотя не мог побороть грустных предчувствий, связанных с долгим моим плаванием и грозящими мне опасностями.

Мы провели целый час (дольше она не могла обманывать жестокую бдительность брата) в жалобах на нашу злую судьбу и во взаимных клятвах, когда мисс Уильямc напомнила нам о необходимости немедленно расстаться; я уверен, никогда любовники не расставались с такой грустью и терзаниями, как расставались мы. Но мои слова неспособны правдиво описать это волнующее прощание, и я вынужден опустить занавес и только сообщить о своем возвращении в темноте к домику миссис Сэджли, несказанно обрадовавшейся моей удаче и противопоставившей взрывам моей печали такие доводы рассудка, что моя душа в какой-то мере вновь обрела спокойствие. И в тот же вечер, заставив эту добрую, благородную женщину принять от меня кошелек с двадцатью гинеями, как знак моего почитания и благодарности, я покинул ее и отправился пешком в гостиницу, где мое возвращение избавило славного Стрэпа от невыносимого страха.

Мы немедленно вскочили на коней и рано утром прибыли в Диль, где я нашел дядю в большой тревоге из-за моего отсутствия, так как он получил свои письма и с первым попутным ветром должен был поднять якорь, невзирая на то, вернусь ли я на судно или нет. Днем подул легкий восточный бриз, мы поставили паруса и через сорок восемь часов покинули Канал.

Когда мы отошли лиг на двести к западу от Конца Земли^{99}, капитан позвал меня к себе в каюту и сказал, что теперь, согласно инструкциям, он может раскрыть цель и назначение нашего плавания.

— На снаряжение судна, — сказал он, — истрачено много денег, назначение его — берег Гвинеи, где мы обменяем часть груза на рабов и золотой песок. Оттуда мы переправим наших негров в Буэнос-Айрес, в Новой Испании, где (по судовому паспорту, полученному у нашего двора, так же как и в Мадриде) мы обменяем их и оставшиеся товары на серебро через нашего суперкарго^{100}, прекрасно знакомого с побережьем, языком и жителями.

Посвященный теперь в тайну нашей экспедиции, я попросил у суперкарго испанскую грамматику, лексикон и несколько испанских книг, которые я изучал с таким прилежанием, что еще до прибытия в Новую Испанию мог изъясняться с ним на этом языке.

Когда мы достигли жарких широт, я приказал, с разрешения капитана, пустить кровь и дать очистительное всей садовой команде, да и сам проделал то же для того, чтобы предупредить появление гибельных лихорадок, которым подвержена в жарком климате конституция жителей севера; и у меня есть основания утверждать, что эта предосторожность была необходима, ибо за все плаванье к берегам Гвинеи мы потеряли только одного матроса.

В один прекрасный день, на исходе пятой недели нашего пребывания в море, мы заметили с подветренной стороны большое судно, идущее на всех парусах прямо на нас.

Мой дядя приказал поднять лиселя и приготовить корабль к бою; но, решив (как говорят моряки), что мы оскорблены кораблем, который нас преследовал и к тому времени поднял французский флаг, мой дядя отдал приказ убрать лиселя, забрать паруса на гитовы, обстенить грот, вытащить из пушек дульные пробки и каждому занять свое место.

Все были заняты выполнением приказа, когда на шканцах появился Стрэп, бледный и трепещущий и, запинаясь от страха, спросил, будем ли мы сражаться с кораблем, который нас преследует. Видя, как он перепугался, я сказал:

— Что такое? Ты боишься, Стрэп?

— Боюсь? — переспросил он. — Н… н… ет. Чего я должен бояться? Слава богу, совесть у меня чиста. Но… кажется, бой будет кровавый и, может быть, вам… понадобится еще кто-нибудь… в кубрике.