Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа

Марджори Стрэчи полагала, что им нужно разойтись. Без сомнения, с ней были согласны все блумсберийцы. В качестве советчика, который бы мог убедить Бориса, предлагались разные кандидатуры: одним хорошим знакомым был Ральф Партридж, другим Джордж Кеннеди, еще был психоаналитик Адриан Стивен, брат Вирджинии и Ванессы, с которым Борис, пожалуй, мог разговаривать более открыто, чем с другими. В Рождество, которое многие семьи почему-то предпочитают не справлять, обстановка на Понд-стрит стала еще более мрачной и напряженной. Анастасия слегла с гриппом, и у нее разболелось ухо. Хелен писала своему возлюбленному дрожащей рукой:

Все это такой кошмар. Я словно парализована. Я смотрю на него и не верю своим глазам. Он такой несчастный, думаю, это значит, что он снова в здравом уме. Мы видимся только в комнате Бабы и когда едим. ‹…› Она очень больна, и ночные боли, кажется, ужасно расстроили ее нервы. Теперь она боится оглохнуть и, по-моему, испытывает ко мне отвращение, ее почти до безумия раздражает все, что я говорю или делаю.

В другом письме, рассказывая о болезни Анастасии, Хелен говорит, что дочь так злобно вела себя с ней, что она вышла из комнаты. Анастасия тут же стала просить ее вернуться – “умоляла меня не уходить почти с ненавистью. Помню, как я сама испытывала едва ли не безумную ненависть к своей матери”.

Третьего января 1926 года Борис отправил теще отчаянное письмо, в котором говорил о том, как он несчастен в связи с безрассудной влюбленностью Хелен в этого омерзительного Фрая, как пострадают дети, если они разведутся, как целый год он не мог работать и его здоровье подорвано. Он считал, что нарушение Хелен супружеского долга никак не связано с Марусей и что это, наверное, вызвано переломом в ее личной жизни.

Остался черновик ответного письма миссис Мейтленд:

Какими бы ни были Ваши отношения с М[арусей], совершенно невозможно, чтобы Вы просили Хелен смириться с ее дальнейшим присутствием в ее доме, и, должна сказать, я была потрясена, узнав, что вы привезли ее назад. [Следующие два предложения вычеркнуты.] Не много найдется женщин, которые заставили бы себя оправдать ту жизнь, которую Вы навязали Хелен, и уж конечно я к ним не принадлежу. Если М. нужна Вам для работы, то ей следует помогать Вам, зарабатывая себе на жизнь, но, во всяком случае, не в доме Хелен. Борис, как Вы можете быть таким слепым и глупым!

Борису нравилась Луиза Мейтленд, и, возможно, ее вмешательство сыграло положительную роль. Хелен обрадовалась поддержке матери, у которой была “удивительная способность делать то, что непременно расстроит”. Впервые в письме к Фраю она говорит о ней тепло:

Мама была просто великолепна. Вы с ней, любовь моя, совершенно одинаково смотрите на вещи! Борис приехал в Париж и беседовал с ней, об этом стало известно здесь – она сама передала. Мама выдала Борису довольно много наставлений о семейной жизни и поддержала меня во всем. Она хочет, чтобы я обратилась к адвокату, и думает, что развод – единственный выход. ‹…› Она просто поразила меня своей мудростью, умом и верностью суждений (возможно, потому что они вполне гармонировали с моими). Маруся – вот единственное, из‑за чего она приходит в ярость.

Миссис Мейтленд уже однажды вмешивалась в жизнь дочери в кризисный момент. Когда Хелен переехала жить к Борису в парижскую студию, она прочла нотацию Юнии, требуя, чтобы та немедленно уезжала. Теперь, когда Маруся поселилась в их лондонском доме, она прочла нотацию Борису, требуя его отъезда.