Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]

— Прошу сделать перерыв. Подсудимый должен переодеться в соответствующий костюм. Он не может проделать номер в одежде, стесняющей его движения.

В зале шум.

Суд удовлетворяет просьбу защиты. Объявляется перерыв.

Жандармы повели меня за кулисы.

Вот опять я в уборной, через окно которой я удрал когда-то. Какой сложный путь мне пришлось проделать, чтобы, выбравшись в это окно, быть приведенным сюда снова через дверь! Судьба явно издевалась надо мной. А что, если я постараюсь сверху угодить не в бак с водой, а прямо на судью? Ведь я ловко сверну шею ему, а заодно и себе.

Так думал я, когда молчаливые костюмеры под надзором жандармов одевали меня в шелковое трико. Они узнали меня, но не проронили ни слова: ведь посторонним воспрещалось разговаривать со мной. Но я первый нарушил молчание.

— Послушайте, Годвин, — обратился я к адвокату, наблюдавшему вместе с директором за моим туалетом, — покажите мне мистера Хопхара. Ведь он будет нажимать роковую кнопку. Мне интересно знать, как он намерен спускать пружину.

И вдруг невероятный страх овладел мной. А что, если все это подстроено нарочно? Если неизвестный Хопхар рывком спустит пружину? Если он не умеет управлять ею? Если они все хотят, чтобы я…

— Не хочу! Не буду! — вдруг закричал я, не помня себя, и вскочил.

— Ах, да посадите его на стул, — услыхал я насмешливый голос.

— Да, да! — кричал я, вертясь в крепких руках Годвина. — На стул меня!

— Мистер Хопхар хочет говорить с вами, — сказал Годвин мне на ухо.

Каково же было мое удивление, когда я увидел миллиардера. Он входил сюда гордый и независимый. Это был собственной персоной Клипс, безукоризненно одетый. В булавке его галстука блестел роскошный бриллиант. Клипс строго посмотрел на меня и вдруг неповторимым движением приподнял свою левую бровь. Это был призыв к молчанию и осторожности. Я понял, что не следует сейчас выражать изумление по поводу неожиданной встречи. О, это был настоящий миллиардер, только грим был мне виден совершенно ясно. Клипс играл. Он небрежно процедил сквозь зубы:

— Годвин, парнишка в форме? Дайте ему пять капель рому на куске сахару. Он прыгнет у меня, как бог.

Он ободряюще пожал мне руку.

— Ты сделаешь два витка — не больше. Считай до одиннадцати. На двенадцатом ты уже будешь сидеть в баке. Теперь на манеж. Пусть судья приготовит зонтик. Мы сделаем на арене бурю в стакане воды…

Я дососал кусок сахару и поднялся.

— Готов.

— Так-то лучше, — произнес Клипс. — Гляди на мир веселее, и ты побьешь рекорд какого-то там Пингля…

С арены доносились звуки оркестра. Дирекция не останавливалась ни перед какими расходами и услаждала публику музыкой в судебном антракте.

— Пойдем, парень! — скомандовал Клипс. — Парад-алле!..

Грянул «Марш гладиаторов». При выходе на арену меня ярко осветили прожекторами. Я шел между двумя рядами выстроившихся жандармов и цирковых униформистов. Прямо передо мной на каталке ехали два киноаппарата с микрофонами. Мне захотелось разбить эти аппараты, такие неуместные здесь, и поколотить прытких людей, орудовавших на каталке. Я сжал кулаки, выпрямился… и услышал голос Клипса позади меня:

— Смелее, дорогой сын мой! Весь мир смотрит на тебя! — Он продекламировал это благородным тоном любящего отца.

В этот момент послышался страшный шум. Расталкивая жандармов и униформистов, с диким рыданием бросилась ко мне роскошно одетая дама. Она упала передо мной на колени, простерла ко мне руки и вскрикнула:

— Милый Чарли! Не покидай меня!

Я отступил на шаг, потрясенный, и мог только в волнении сказать:

— Простите, миледи…

Почти перешагнув через рыдающую женщину, в истерике рвавшую на себе волосы, я пошел дальше.

— Не обращай внимания на пустяки, — успел шепнуть мне Клипс своим обыкновенным тоном, который меня ободрил. — Мало ли на свете восторженных дам! Покажи-ка им свое искусство…

Я снова на арене. Вот люлька. Вокруг шумит пестрая толпа, жаждущая за свои деньги кровавого зрелища.

Судья раскрывает над своей головой зонтик и боязливо посматривает на бак с водой.

«Нет, — очень ясно подумалось мне, — я не хочу и не буду умирать вам на потеху. Не хочу погибать, как в далекие времена умирали рабы на арене Колизея».

— Подсудимый, называющий себя Пинглем, — воззвал ко мне судья, — предлагаю вам предъявить суду достоверное доказательство…

Клипс встал рядом со мной и поклонился на все четыре стороны.

Оркестр заиграл «Усни, мой котик…» Я лег в люльку.

«Боже мой, где ты, Эдит?» — была моя последняя мысль.

— Внимание!

— Готов!..

— Полет!..

«Рррррррррр…» Дробь барабанов и вскрик толпы слились в одно. Цирк провалился подо мною, перевернулся через мою голову. Еще мгновение, и я сижу в баке, крутя головой и отплевываясь, точно пудель.

Клипс подал мне руку. Рев толпы оглушал. Судья тряс колокольчиком, но его не было слышно.

«Колоссэум» был тот же. Но я перестал быть бандитом Карнеро и стал снова Самюэлем Пинглем.