Приключения Сэмюэля Пингля

Лишь только сыворотка смешалась с соком второго растения, капля на стеклышке помутнела, будто туда капнули молока.

— Вот интересно! — прошептал я. — Значит…

— Значит, первое растение здоровое, а второе — больное, — торжественно сказал Добби. — Кролик выработал в себе так называемые агглютинины, вызывающие склеивание, свертывание зaразного начала. У людей подобным же способом можно узнать, действительно ли человек болеет брюшным тифом.

Я находился в приподнятом настроении, но оно еще больше повысилось, когда Добби сказал:

— Надеюсь, вы поняли? Вполне? Ну, продолжайте теперь опыт сами…

Руки мои дрожали, когда я работал над стеклышком.

Опыт у меня удался. Добби одобрил:

— Прекрасно. Теперь вы будете каждый день проверять здесь под моим наблюдением сыворотку животных нашего вивария. Им привиты различные вирусы, и надо наблюдать за результатами. У меня освободится время, чтобы работать над рукописью. Да, Сэм, это будет хорошая книга.

— О, я уверен в этом, — сказал я, с восторгом глядя на Добби.

Итак, я начал работать у Добби в лаборатории. Он выучил меня брать кровь у подопытных животных, отделять в центрифугах сыворотку от кровяных шариков, и я уже начал думать, что понимаю очень многое.

Добби лечил меня от малокровия, этого проклятого последствия желтой лихорадки, и я чувствовал себя как-то особенно жизнерадостно. В порыве откровенности я рассказал Добби несколько эпизодов из своих скитаний, остановившись на моей жизни в Индии и Бирме. Насчет арены и Масатлана я стеснялся упоминать. Ах, бедный доктор Рольс!.. Мне до сих пор было больно вспоминать о нем.

Однажды я спросил за обедом Добби, почему он зaбрался сюда, на эту площадку над скалой Двух Роз. Добби долго молчал, и я подумал, что он не хочет отвечать. Но он печально посмотрел на меня и сказал:

— Вы забыли о контракте, Сэм. Но это место связано со старинной легендой, которая мне нравится. На этой площадке когда-то Купидон подарил Гарпократу, мифическому богу молчания, две розы, чтобы тот молчал и никому не говорил о шалостях богов. А Гарпократ обиделся и бросил розы с обрыва. Цветы, упав, окаменели, обратились в скалы… Роза, Сэм, — эмблема молчания. Лепестки ее бутона плотно сжаты, как губы, не желающие выдать тайну. Пока не кончен контракт, Сэм, помните о розе и молчите…

В тот день Добби был задумчив, печален и как бyдто расстроен.

Вечером я подошел к решетке, чтобы взглянуть на скалу Двух Роз, и отпрянул. На шоссе у скалы внизу стоял маленький человек и внимательно рассматривал в бинокль виллу Добби.

ДЕВЯТАЯ ТЕТРАДЬ I

Так прошла зима. Моя тоска по дому становилась все сильней, и, наконец, наступило такое весеннее утро, когда мне снова страстно захотелось хоть одним глазом взглянуть вблизи на отца, на дядюшку и на Эдит Уинтер. Я больше не мог противиться этому желанию и решил, что свято выполню контракт и ни с кем в Эшуорфе не промолвлю ни слова. Я только взгляну издали на отцовский домик, на Эдит и возвращусь. Был как раз очень удобный для отлучки момент. Добби заперся наверху и сказал, что он занят перепиской своей рукописи и не выйдет к обеду. Мигли возился в кухне. Я небрежным тоном сказал ему, что буду работать в виварии и чтоб он меня не беспокоил. А то была у Мигли такая скверная манера: вдруг показываться в сарае, смотреть на меня, что-то ворчать себе под нос и потом удаляться.

С трепетом перешагнул я порог железной ограды.

Знакомыми с детства тропинками я быстро спускался в Эшуорф. Так было ближе. Легкомысленно я радовался, как птица, вылетевшая из клетки. Казалось, будто еще вчера я бегал по этим холмам вместе с мальчишкой Эдом и другими, сорванцами, спускался по этим заросшим диким терновником склонам. Здесь я мечтал побродить по белу свету. О, каким сплошным праздником рисовалось мне тогда кругосветное путешествие и каким жестоким испытанием оказалось оно для меня в действительности! Впрочем, я не жалел об этом. Узнав невзгоды бродячей жизни, я в то же время познал очарование постоянной смены впечатлений. Жестокость судьбц часто оказывается мнимой. Судьба заставила меня бродить по планете, но зато она познакомила меня с жизнью в самых интересных ее проявлениях.

Такие мысли пришли мне в голэву, когда, не оглядываясь, приближался я к скале Двух Роз, бодро спускаясь по извилистой знакомой тропе. Она по-прежнему камениста и по обочинам окаймлена вереском, просыпающимся от зимней спячки под влиянием весеннего воздуха и солнца. Вот старый обгоревший пень громадного дуба, когда-то сожженного в бурю молнией. Около него пробивались сквозь прошлогоднюю листву крупные темные фиалки, напоминавшие глаза Эдит. Лишайники облепили почерневшую кору старого пня, а хлопотливые муравьи уже построили здесь свой затейливый городок. Когда они успели это сделать? Да, прошли дни моего детства. Оно теперь далеко позади вместе с той бурной ночью, когда весь Эшуорф смотрел снизу на пылавший дуб.