Приключения сестры милосердия

А еще наш тихий Петр Васильевич за годы работы в отделении умудрился подобрать коллектив хирургов увлеченных и квалифицированных, был спокойным до невозмутимости, и говорил голосом тихим, почти шепотом.

Старушка Ольга Павловна была единственной женщиной-хирургом в нашей больнице.

Остальные хирурги, их в отделении работало трое, принадлежали к сильному полу. Пожилой и всегда недовольный жизнью Глеб Олегович (полный, страдающий одышкой мужчина предпенсионного возраста) вел «гнойных» больных. Ашот Андреевич (бородатый мачо лет сорока, похожий на подлого мушкетера и благородного пирата одновременно) был воспитанником Петра Васильевича, и пользовался его неизменным расположением. Иван Анатольевич (весьма талантливый хирург лет тридцати), был хорошо воспитан, не женат и стеснителен при общении с женщинами, (над скромностью его глумился весь коллектив оперблока, вернее молодая его часть.)

Мужская часть коллектива, за исключением заведующего, явно скучала и, переминаясь с ноги на ногу, с нетерпением ждала окончания обхода.

— Ашот Андреевич, давайте теперь к вам.

— У меня двое на операцию, предоперационные эпикризы я написал. — Ашот отодвинул плечом Ольгу Павловну и широким картинным жестом распахнул дверь в двухместную палату в конце коридора.

Палата была маленькая, поэтому мы все остались стоять в коридоре.

— Лиса, как подежурила в субботу? — Иван Анатольевич уже не в первый раз оказывал мне знаки внимания.

— С трупом. Парашютист умер на вводном наркозе.

— А наркоз кто давал? Мертвяков?

— Ага. Он дежурил.

Из палаты оживленно жестикулируя, вышли Петр Васильевич и Ашот Андреевич. Их разговор непосвященному понять было невозможно.

— Ваготомия, батенька, только ваготомия, — увещевал сравнительно молодого коллегу заведующий.

— Я настаиваю на резекции, ваготомия ничего не даст, вы посмотрите, какой у него тонус низкий…  — кипятился Ашот.

Участники обхода шли за ними, почтительно прислушивались. Продолжая дискутировать, заведующий повернулся и пошел по коридору, на ходу махнув рукой, что можно идти работать. Ашот Андреевич последовал за ним, не прерывая дискуссии.

Больных в отделении лежало немного. Последним теплом радовал нас конец августа, все же еще лето, догуливает народ последние светлые деньки на дачах, не торопится лечиться, терпит до последнего. Вот закончится дачный сезон, пойдут внуки в школу, и сядет в приемном покое очередь бабушек-тружениц с желчнокаменной болезнью, одинаково прихватив загорелыми руками правый бок. Операционная будет работать в две смены, да и нам в отделении присесть будет некогда.

Мои философские размышления прервал негромкий женский плач.

— Кто это плачет? — спросила я Аню.

— Из травмы перевели, ампутантка. Новенькая.

— А что случилось?

— Дикая история, приехала из Воронежа на похороны к тетке полгода назад, а ее избили соседи тетки и в сугроб выкинули, она ноги обморозила, пришлось ампутировать обе стопы.

— А чего к нам? Нагноилось?

— Ее выписывать некуда, нет никого, вот Петр и перевел из травмы пока на долечивание. Накапай ей валерианки, или корвалолу капель тридцать.

— Хорошо.

У процедурного кабинета уже сидели человек пять, и конечно, первой в очереди была вредная старушенция с седыми кудряшками из «палаты повышенного комфорта». Судя по разрумянившемуся лицу, она уже «открыла дискуссию».

— Где вас носит, Олеся? — попыталась начать скандал вредная старуха.

— На обходе была, только закончили, — препираться с ней не имело никакого смысла, это я уже уяснила. — Все претензии к заведующему.

Проходите, кто первый.

Палаты повышенного комфорта появились в отделении с полгода назад и представляли собой обычную одноместную палату с собственным санузлом, телевизором и маленьким холодильником. На высоких проемах окон гордо висели белые жалюзи, свидетельствовавшие о том, что больница наша идет в ногу со временем. Собственно, эти палаты были робкой попыткой нашего главного врача начать зарабатывать на лечении больных хоть какие-то деньги, кроме бюджетных. Но лежавшие в этих палатах своей исключительности не ощущали, потому что остальные помещения отделения были в том же запустении, что и лет двадцать назад.

Вредная старуха, систематически трепавшая нервы всему коллективу, была женой, вернее, вдовой большого областного начальника советских времен. Существо противное, нудное и неблагодарное, она появлялась в нашем отделении дважды в год. Сын ее охотно платил за лечение матери и в это время отдыхал всей семьей от ее назойливого присутствия. В больнице старушенция всех изводила — от соседей по коридору, которые храпят и воняют, до раздатчицы из буфета — типа, чем вы нас кормите? Врачей она донимала нудными разговорами о курсе своего лечения. Нам, медсестрам доставалось больше остальных, каждый день мы выслушивали неприязненные отзывы о своей работе.

Но лично я не обращала на ее выпады ни малейшего внимания.

И в этот раз все пошло по обычному сценарию.

— Вы сколько еще извольте возиться? — бабка явно соскучилась, и шла в наступление.