Приключения Шуры Холмова и фельдшера Вацмана (СИ)

— Где бы мы еще так отдохнули, Вацман?… Не-ет, и вправду, что Бог не делает — все к лучшему. В это время неподалеку раздалось страстное, тоскливое, разноголосое мычание, послышался звон колокольчиков и мимо забора неторопливо проплыли несколько десятков грязных, тощих, покрытых коростой коров с раздувшимися от первой весенней травки животами. Это возвращалось с пастбища колхозное стадо. Увидев коров, Шура вспомнил о поводе, благодаря которому они с Димой приехали в Хлебалово (о нем, Шура, откровенно говоря, уже успел позабыть). настроение его несколько ухудшилось.

— «Черт, а ведь придется хоть для видимости, для отвода глаз, но расследовать это дело о сдохнувших коровах, — подумал он, закуривая. — Хотя, конечно, это дело гиблое, скорее для ветеринара или зоотехника, чем для детектива. Хрен знает, в самом деле, от чего дохли эти твари. Ладно, поживем-увидим, смыться отсюда всегда успеем»….

Между тем, весть о том, что в Хлебалово, по просьбе председателя приехали два опытных оперативных работника из самой Одессы, которые остановились у Галки Палкиной, мгновенно распространилась по всему салу. Поэтому, не успели Дима и Шура «засветиться» во дворе, как заскрипела калитка и перед ними, широко улыбаясь, стоял первый гость, прибывший для того, чтобы, как он выразился «лично зафиксировать свое почтение и поближе познакомиться с приезжими». Это был сосед их хозяйки, бывший замполит полка морской пехоты, майор в отставке, Антон Антонович Еропкин. Демобилизовавшись по причине достижения максимального для звания майора возраста (нового звания ему упорно не присваивали, почему — об этом будет сказано ниже) Антон Антонович вернулся на родину, поселился у своих престарелых родителей и устроился военруком в сельскую школу. Семьи у отставного майора не было.

— Стало быть, вливаетесь в ряды тружеников сельского хозяйства, — продолжая улыбаться во весь рот, констатировал Антон Антонович Еропкин, после церемонии знакомства.

— Временно вливаемся, — подтвердил Холмов. — На время служебной командировки.

— Ну и вливайтесь себе на здоровье! — окончательно расцвел сосед Галины Палкиной. — Только я так понимаю, что насухую вливаться вроде как несподручно, так что….

— Понятно… — вздохнул Холмов. — Вацман, будь добр, сходи пожалуйста в нашу комнату и принеси пять рублей.

Получив пять рублей, Еропкин несколько раз многозначительно подмигнул Диме и Шуре и моментально исчез. Впрочем, не прошло и пяти минут, как он вернулся, с трехлитровой бутылью, наполненной мутновато-белесой жидкостью.

— А ну-ка, Семеновна, сооруди-ка нам быстренько закусочку! — командирским тоном произнес бывший замполит, обращаясь к хозяйке. Было заметно, что в этом доме он частый гость и свой человек. Вскоре все четверо, включая хозяйку, сидели во дворе, под цветущей вишней, за уставленным немудренной снедью столом.

— Ну-у, за знакомство! — высоко подняв наполненный мутноватой жидкостью граненый стакан, торжественно провозгласил Антон Антонович. — И за дружбу народов великого Советского Союза…

Вскоре «на огонек», а точнее, на запах самогона (от которого действительно разило так, что в радиусе пяти метров от стола замертво падали комары) к Галине Палкиной заглянули еще несколько соседей и вечеринка приняла более масштабный и разухабистый характер. Содержимое трехлитровой бутыли прикончили быстро и гости, пошушукавшись, послали малолетних пацанов, с любопытством крутившихся вокруг «настоящих милиционеров из Одессы» к какой-то Ерофеихе за добавкой. Вскоре на столе воцарилась еще одна трехлитровая бутыль, доверху наполненная аналогичной мутновато-белесой жидкостью и застолье продолжилось, несмотря на то, что уже наступила темнота, нарушаемая матово-желтым светом вывалившейся из-за туч надкусанной луны Усталая деревня погрузилась в тишину, которую нарушали лишь пьяный гомон гостей за столом, громкое стрекотание сверчков, отдаленный лай собак да переливы гармошки, под аккомпанемент которой где-то неподалёку какая-то бойкая сельчанка визгливым голосом пела похабные частушки. Выпив очередную стопку, умиротворенный Холмов откинулся назад, прислонившись к стволу вишни, росшей позади стола и, закурив, стал рассеянно слушать здорово окосевшего Антона Антоновича, который, брызгая во все стороны слюной, гневно обличал происки американских империалистов. Рядом с Шурой дремал Дима, подперев рукой щеку.

Застолье кончилось далеко за полночь, после того, как отставной замполит рухнул лицом на стол и заснул. Гости вежливо попрощались и, подхватив своими крепкими, натруженными крестьянскими руками Антона Еропкина подмышки, поволокли его домой.