Читаем Приключения сомнамбулы. Том 2 полностью

Поморщился – буфетчица услаждалась лирикой из транзистора – и вернулся к идейке гибридизации, которая им когда-то ещё в наивной, так и не защищённой диссертации задевалась. И вот, один автор – саркастический противник символизации, другой – всякий эпизод, всякий жест своего искусства и своей жизни, продлеваемой в искусстве, возводил в символ. – У одного, – повторялся, худо-бедно втолковывая, Валерка, – стиль письма игровой, искромётный, у другого – тоже игровой, однако замедленный, с частыми торможениями, играющий на большом пространстве: мысль испытывается оговорками, в них вдруг проскальзывает новая мысль… Кружения мыслей, кружева слов.

Из транзистора лилась сладенькая мелодия.

– В Москве у Виктора Борисовича гостил, затеями делился, он слушал, одобрял, потом руку тянет – давай, говорит. – Что? – изумляюсь я. – Текст давай, готовый, отделанный. Нет? Тогда не дурачь легковерных синтетическими утопиями, твоё прогностическое литературоведение – блеф, обман лишних слов, хотя тебе-то чудится, что слов не хватает, что надо до-говорить, до-объяснить, дабы замышленное набухло многозначительностью. И останутся блефом твои фантазии, пока не напишешь кратко ли, многословно, но – ответственно, по своим законам.

Соснина разморило в тепле, уюте… да ещё коньячок под усыплявшие Валеркины говорения – привычная, захлёбывающаяся речь успокаивала, об ожидавшем допросе не хотелось думать; макнул в соус ломтик запечённого в тесте судака.

– А Юрий Михайлович и слушать бы такое не стал, – самокритично жевал Валерка, – чересчур нестрого, неряшливо.

Умолк, полез в папку – мелькнула книжка Амальрика, журнал с «Тремя пророками». Вытащил смятый, исчирканный листок, что-то вписал; корректировал, наверное, положения вечернего доклада в секции прозы.

Звучала музыка… к кинофильму…

Валерка вновь оживился, в наступившей тишине мажорно взмахнул ножом и вилкой. – Ну и приключилась с ним намедни история!

«Синяя птица» как не придуманный сюжет (из апокрифов Бухтина)

Проснулся прекрасным весенним утром с головной болью и тухлым ртом, удивительно ли, что на левую ногу встал? – опохмела нет, жрать нечего. Взялся кошачий хек на завтрак поджаривать.

Едва зарумянились рыбёшки, – звонок в дверь.

Отпираю.

Квартальный в форменной красе, при исполнении: так и так, по компетентной наводке, вы, гражданин хороший, официально нигде не служите Родине и по указу о тунеядстве, отнюдь, замечу, не отменённому, если не внемлете последнему серьёзному предупреждению, будете по суду высланы на сто первый километр от дворцов-музеев навоз возить. В юбилейный год, говорит, на снисхождение не надейтесь… А дома, как на грех, сухо, для смягчения диалога даже стопарь милицейскому лейтенанту не поднести.

Я, конечно, заливаю, мол, не покладая рук умственной игрой упиваюсь, он, конечно, не верит, что сочинительство – от Бога, дудки, ему трудовую книжку подай с увековеченными в ней служебными победами, привыкли с окололитературными трутнями не нянчиться. – Тем более, – напоминает осведомлённо, – мало вам социально опасного безделья, в юбилейный год, повторю, крайне предосудительного, так Синявского с Даниэлем поддерживали, о чём когда ещё с Литейного давали ориентировку, и пражскую весну крикливо защищали от быстрых танков, помогали академика-ядерщика и литературного власовца выгораживать, с отщепенцами якшаетесь, не говоря о том, что с купленными ЦРУ иностранцами контактируете без меры – топтуны сигналить устали о ваших подвигах, а служба прослушивания истратила на ваши каляканья на неродных языках дефицитные километры плёнки. Вдобавок сомнительные приятельства среди котельных операторов попенял, и строго-престрого, с подозрением, зыркнул, будто я восстание лишних людей готовлю.

И посоветовал напоследок. – Взвесьте все «про» и «контра», угомонитесь, не писайте против ветра. И, принюхиваясь, носом повёл, – пахнет жареным, не рискуйте. И вызов вручил на профилактику, я же ускакал на кухню – догорал серебристый хек.

А за окном – солнышко.

Почему бы, пусть и на голодный желудок, голову не проветрить?

Иду по Невскому, русскими красавицами любуюсь, блеск! Но кушать хочется. И автопилот заворачивает меня к Исаакию, правильно рулю, думаю, выпью малость в «Щели», заем бутербродиком, и тут вижу у магазина «Фрукты-Овощи», над которым квартира американского консула по культуре, припаркованный «Форд-Мустанг» с дипломатическим номером. Ага, дома. Нанесу-ка я Джейку, решаю, давно намеченный визит вежливости. И как джентльмен для консульши Нормы, крези редкостной, белый букетик у старушки беру за рубль.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука / Проза