Приключения техасского натуралиста

Так называемая литература ухода от действительности, вошедшая в моду, — это в определенном смысле восстание против тирании времени. Убивает не труд — убивает ежедневная рутина, подавляющий нас бег часов. Дни складываются в месяцы, месяцы в годы — так мельница времени убивает все, что достойно называться жизнью.

Один мой друг считает, что полезно просто на неделю-другую удаляться в леса или на берег моря, оставив часы дома. Он утверждает, что солнце, луна и звезды — достаточно надежные хранители времени, и способен прочитать целую лекцию о необходимости согласования человеческой жизни с ритмом природы.

Другой мой друг с философским складом ума, обнаружив, что его жизнь погрязла в мелких заботах, решил время от времени менять образ жизни, причем довольно иррационально. Через несколько лет этот преподаватель с тридцатилетним стажем приобрел дома, земли, массу интереснейших хобби и вновь почувствовал прежнюю радость жизни.

Попрощавшись со стариком, я продолжил свой путь. Редкие удары топора возобновились. Я вспомнил огромные каминные часы своего детства. Стоило хорошенько прислушаться — и можно было по звуку определить, когда пора их заводить. Но никакой завод не ускорит ударов, которые я слышу сейчас в тихих зарослях кедра…

С увеличением продолжительности жизни человека проблема старости приобретает особую остроту. Наука прогнозирует, что стариков будет все больше. Конечно, это породит новые экономические и политические проблемы; но философская сторона вопроса всегда будет стара, как сама цивилизация.

Древние греки, поклонявшиеся молодости и красоте тела, предпочитали умалчивать о закате жизни, неизбежно подстерегавшем даже самого ловкого спортсмена. В их мифологии здоровые и прекрасные погибали молодыми, превращаясь в богов и богинь, в звезды, цветы, источники и деревья, оставаясь вечно юными. Но были во времена Платона и реальные граждане, которые блюли красоту своего тела и в преклонном возрасте. Один из героев его знаменитого «Государства» так комментирует присутствие стариков на игровом поле и на площадке для гимнастики (палестре) без прикрытия одеянием: «Самым смехотворным является зрелище в палестре обнаженных женщин, упражняющихся с мужчинами, особенно когда эти женщины немолоды; они не являют собой красоту, как и старые сморщенные мужчины, которых не красит гимнастика, но тем не менее это их не смущает».

Может быть, лучше следовать христианской или конфуцианской, буддистской или исламской вере, по которым старикам надлежит стремиться лишь к духовной красоте, оставив молодым палестры и пляжи, где встречаются молодость и красота. Но и первосвященникам нудизма, чей культ пока в стадии зарождения, хорошо было бы предусмотреть особый ритуал для тех членов веры, которым уже за тридцать пять.

Начиная с Екклезиаста и Гомера, литература всегда старалась поддерживать стареющего человека, скрашивать ему убогость закатных дней. В книге Екклезиаста проводник после мрачного и красочного описания конца жизни провозглашает просто: «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека». У Гомера Агамемнон поддерживает слабеющего Нестора, напоминая старцу о его высоком положении в Совете.

Когда молодежь насмехается над состарившимся Софоклом, ехидно вопрошая: «А как насчет любви, Софокл, ты все тот же, что и был?», поэт отвечает: «С радостью я освободился от того, о чем вы говорите; освободился от бешеного и яростного господина». Речь Кефала содержит и много других, еще более утешительных рассуждений.

Если оставить философию и обратиться к практическому решению проблемы старения, то мы увидим, что и островные народы Тихого океана, и прославленные древнеримские аристократы пришли к схожей точке зрения, — разумеется, независимо друг от друга, поскольку контакта между этими двумя культурами быть не могло.

Дикий островитянин, приближавшийся к сорокалетию (они жили недолго), начинал испытывать ощущение своей смертности. Он чувствовал, что уже не тот, что был когда-то, что начинает уходить из этого мира, что путь, ведущий вниз, безвозвратен.

Он был обязан сообщить о своем заболевании старостью вождю деревни, который раздавал приглашения на похороны. Жители воспринимали приглашение с радостью и заранее готовились к привычному празднеству. С наступлением назначенного счастливого дня кандидат в покойники возглавлял шествие радостных соплеменников в лес, где после должного прощания и взаимных поздравлений его опускали на дно открытой могилы. Могилу засыпали землей, праздничная толпа расходилась. Так люди открыли для себя источник вечной юности: они больше не знали старости.