Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна

ОДА НА КОНЧИНУ

СТИВЕНА ДАУЛИНГА БОТСА

Хворал ли юный Стивен,

И умер ли он от хвори?
И рыдали ль друзья и родные,
Не помня себя от горя?

Ах, Стивена Даулинга Ботса

Конец ожидал иной!
Хоть плач родных раздаётся —
Не хворь тому виной.

Не свинкой его раздуло,

И сыпью не корь покрыла —
Нет, вовсе не корь и не свинка
Несчастного Ботса сгубила.

Неразделённой любовью

Не был бедняжка сражён;
Объевшись сырой морковью,
От колик не умер он.

К судьбе несчастного Ботса

Склоните печальный слух.
Свалившись на дно колодца,
Взлетел к небесам его дух.

Достали его, откачали,

Но уже поздно было:
Туда, где нет печали,
Душа его воспарила.

Если Эммелина Грэнджерфорд умела писать такие стихи, когда ей не было ещё четырнадцати лет, то что бы могло из неё получиться со временем! Бак говорил, что сочинять стихи для неё было плёвое дело. Она даже ни на минуту не задумывалась. Бывало, придумает одну строчку, а если не может подобрать к ней рифму, то зачеркнёт, напишет новую строчку и жарит дальше. Она особенно не разбиралась и с удовольствием писала стихи о чём угодно, лишь бы это было что-нибудь грустное. Стоило кому-нибудь умереть, будь это мужчина, женщина или ребёнок, покойник ещё и остыть не успеет, а она уж тут как тут со своими стихами. Она называла их «данью покойному». Соседи говорили, что первым являлся доктор, потом Эммелина, а потом уже гробовщик; один только раз гробовщик опередил Эммелину, и то она задержалась из-за рифмы к фамилии покойного, а звали его Уистлер. От этого удара она так и не могла оправиться, всё чахла да чахла и прожила после этого недолго. Бедняжка, сколько раз я заходил к ней в комнату! И когда её картинки расстраивали мне нервы и я начинал на неё сердиться, то доставал её старенький альбом и читал.

Мне вся эта семья нравилась, и покойники и живые, и я вовсе не хотел ни с кем из них ссориться. Когда бедная Эммелина была жива, она сочиняла стихи всем покойникам, и казалось несправедливым, что никто не напишет стихов для неё теперь, когда она умерла: я попробовал сочинить хоть один стишок, только у меня ничего не вышло.

Комнату Эммелины всегда чистенько убирали, и все вещи были расставлены так, как ей нравилось при жизни, и никто никогда там не спал.

Старушка сама наводила порядок в комнате, хотя у них было много негров, часто сидела там с шитьём и Библию тоже почти всегда читала там.

Так вот, я уже рассказывал про гостиную; на окнах там висели красивые занавески, белые, с картинками: за́мки, сплошь обвитые плющом, и стада на водопое. Там стояло ещё старенькое пианино, набитое, по-моему, жестяными сковородками, и для меня первое удовольствие было слушать, как дочки поют «Расстались мы» или играют на нём «Битву под Прагой». Стены во всех комнатах были оштукатурены, на полу почти везде лежали ковры, а снаружи весь дом был выбелен. Он был в два флигеля, а между флигелями были настланы полы и сделана крыша, так что иногда там накрывали стол в середине дня, и место это было самое уютное и прохладное. Ничего не могло быть лучше! Да ещё стряпали у них очень вкусно, и еды подавались целые горы!

Глава восемнадцатая Как Гарни скакал за своей шляпой