Приключения в Ирии и на Земле (СИ)

— Интере-есно, как же вас отобрали для этой группы? С такими-то методами исцеления?

— Опыт небольшой есть. Я ваших, которых доставляли мне из Чечни, резал и ампутировал, и многих на ноги поставил. Из тех, у кого ноги были… Анюта просила передать вам, чтобы зашли проведать её вечером.

То ли искра надежды мелькнула в моём взоре, то ли нечто иное, но доктор одарил меня странным взглядом.

«И чего, спрашивается, спорил я сам с собой? Уже всё решено и за меня и за Мастера. Смогу ли я когда-нибудь заставить людей играть по моим правилам? Игра по чужим правилам и с завязанными глазами стопроцентно ведёт к проигрышу. В любой игре. А наша игра чем-то напоминает русскую рулетку. Ладно, ещё не вечер», — так-то я размышлял по дороге от медпункта к конторе.

Хотел я задать электрику несколько вопросов, не связанных с реновацией генераторов, но ПАЗ уже уехал. Мастер, его сын и Семёныч отчаянно обсуждали важные для них темы, и, подходя, я услышал безапелляционный возглас администратора:

— Или-или. Пусть даже фиктивно. Стерпится-слюбится. Не слюбится — разойдётесь. Других вариантов не будет.

Сын Мастера смотрел на администратора исподлобья. Решившись, махнул рукой и с досадой сказал:

— Ладно. Чёрт с вами!

— Это на кого ты чертыхаешься, молокосос! Я Германию топтал, когда ни твоего отца, ни тебя ещё в проекте не было.

— Извинись перед дедом и ветераном, — голос Мастера ясно выдал его полную солидарность с Семёнычем.

Андрей Владимирович что-то буркнул под нос.

Увидев меня, администратор, воскликнул:

— С вами, товарищ начальник, желаю поговорить конфиденциально в ваших апартаментах.

— Если желаете, пройдёмте. Вы поселили художников в модуле?

— Каждому выдал по ключу. В соседних модулях будут проживать.

— Отлично. Устраивайся, Мастер. Все дела обговорим завтра.

Конфиденциальность состояла в том, что Семёныч возжелал срочно позвонить внучке. Он не претендовал на владение «игрушкой», но верно предполагал, что из мёртвой зоны с её помощью возможно дозвониться куда угодно.

Кроме внучки, иных потомков у него не было. Скороговоркой он поведал, что сын подался на Север за длинным рублём, да и сгинул там.

— Должен спасти Настеньку! — заявил он. — Мать её связалась с пьяницей и сама закладывает. Такие дела! Специальности у Насти нет, но мастерица! И шьёт, и вышивает! Хотел бы отправить её на земли обетованные с вами.

Я улыбнулся и молвил слово:

— С моей стороны возражений нет.

— Вот и славно!

Он протянул мне блокнотик с номером телефона внучки, и я, вызвав секретаршу Буйновича, любезно изложил просьбу администратора лагеря.

— Диктуйте номер, — сказала секретарша.

Спустя минуту Семёныч уже говорил с Настей.

— Ты одна, Настенька?

— Мама спит. Опять пьяная.

— Вот что, внученька. Я могу отправить тебя за границу. Бери паспорт, раздобудь деньжат, только на дорогу до моей базы. И приезжай срочно ко мне.

— У меня нет загранпаспорта.

— Всё сделаю, Настенька. Не забыла, каким автобусом из Питера ехать?

— Помню, деда. Ты по-прежнему сторожем?

— Уже не сторожем. Расскажу, когда приедешь.

— Тогда, дедуся, завтра выезжаю.

Да’c, всех манит заграница. Пардон, не всех, а каждого третьего. Где-то читал.

* * *

Вечером, после болтовни с Анютой на разные темы, весьма — должен отметить — изысканной и по-светски утончённой, когда я вновь воспарил духом в надежде завоевать её сердце, она неожиданно напомнила:

— Мы не договорили утром. Дня через два, думаю, поправлюсь. Вы, надеюсь, не будете возражать против моего отъезда?

Всё внутри меня оборвалось, и я сухо ответил:

— Не возражаю. Известите заранее, и автобус с водителем будет в вашем распоряжении.

Намекнув на неотложные дела, я простился и в печали вышел из казармы, что казалась совершенно неподобающим местом для разговора с Анютой, выпускницей заведения имени нелюбимого мною Герцена. В нашем мегаполисе разные студентки. Далеко не все впитывают в себя всё наилучшее, что может дать Петербург за годы их учёбы. Анюта мне представлялась драгоценным бриллиантом, отшлифованным нашей северной столицей… Побрёл бесцельно и какое-то время ходил кругами по территории лагеря.

«Никто не должен видеть смятение моей души», — эта мысль побудила меня уединиться в «апартаментах». Время на моих командирских близилось к половине девятого, и я постарался переключить внимание на те загадки, что окружали Мутанта. По идее, его секретарша могла бы многое прояснить, и я спонтанно нажал на кнопку вызова.

— Слушаю, — сказала секретарша.

Я представился.