Приключения в приличном обществе (СИ)

В космосе царил Смысл. Над миром парил Князь. Стены были классических китайско-берлинских пропорций. Расточительность и роскошество являл собой парк в осенний сезон. Во внутренней отделке здания некогда соперничали и уживались помпезный ампир с затейливым рококо. Дом в былые времена принадлежал Ржевскому. Сказывались его пристрастия и вкус, и хотя с тех пор немногое в части лепнины и позолоты сохранилось, но проявлялось еще тут и там пустующей нишей, где раньше рыцарь стоял, неожиданной виньеткой или харей химеры на фронтоне особняка. То пространство, что занимал поручик с челядью, занимали теперь мы - сто шестьдесят четверо, не считая белых и цветных. И хотя здание - по сравнению с видом извне - изнутри оказывалось довольно вместительным, проживали мы скорее компактно, чем комфортно, и очень немногие имели отдельные нумера - тесные клетки.

При Ржевском, думаю, никаких стен вокруг парка не было. Были конюшни, псарни, поля, простиравшиеся на четыре стороны, тут и там рассыпанные деревеньки. И поручик, верно, подолгу любил простаивать на балконе, глядя вдаль и на них с Надеждой (Дуровой).

Я стал замечать в себе склонность к визионерству. Мне нравилось наблюдать - из себя, как из центра вселенной - этот малый, но изменчивый и подвижный мир. Возможно, на это мое новое пристрастие повлиял одноухий.

- Давайте делать наблюдения, - неоднократно предлагал он мне. - Этот мир непроницаем лишь для непроницательных глаз, но таит в себе множество интересных явлений. - И мы наблюдали.

Как дворник Никанор, например, живший в конуре под лестницей, травит шершавым порошком мышей или этим же порошком чистит заражавелые трубы. Как кастелянша Наташа, нахально расстегнув халат, вертится перед санитаром Добрыниным. А какой-нибудь из его коллег, Муромцев или Попович, пытается в свою очередь увлечь кастеляншу собой.

- Маргулис, - как-то представился мне одноухий, что явилось для меня полной неожиданностью, так как до сей поры я не предполагал за зелеными постояльцами гражданских имен. - Вы, наверное, член Дворянского Клуба, маркиз? Знаете, я тоже в свое время был жалован дворянством за подвиги, и в Клубе бывал. Ах, там замечательно! А какое общение! Зимний Дворец! Версаль! Тюильри! - И предварив осторожной преамбулой - что там танцуют, кто стриптизирует, что едят - внезапно спросил. - Вы в каких отношениях с графиней, маркиз?

Я чуть было не опешил на внезапность вопроса, но благодаря самообладанию, сладил с собой.

- В добрососедских, - ответил я.

Маргулис принял мой ответ к сведению, но не поверил мне.

Я заметил, что время от времени кто-либо из пациентов на день-другой исчезал. И предположил, что может, их отпускали на волю, что существует, может быть, свобода хотя бы по карточкам, в качестве поощрения за послушание, и даже попытался выяснить, каков ее месячный лимит, но мне объяснили, что всяческие отлучки настрого воспрещены. Самовольщики же возвращались, накачанные пивом, напичканные анекдотами о поручике.

- Дыра-с, доложу я вам, - ухмылялись они на всякий вопрос о воле.

Я стал приставать к одноухому, и тот неохотно признался, что связь с волей, несмотря на незыблемость стен и неподкупность охраны все-таки существует, и если очень хочется, то можно выбраться, воспользовавшись сетью лазеек и тайных троп, системой параллельных коридоров и приставных лестниц, с применением паролей, кодов и разрыв-травы.

Я взял на заметку эти сведения.

- Не стоит напрасно нарываться наружу, - охлаждал Маргулис мои порывы. - Там всюду силки и ловушки вдоль стен, из капканов вынимают дюжинами. Чревато, да и что вам там делать, среди лишних людей? Эти простофили с их здравомыслием вас, чего доброго, заурядностью заразят.

Иногда заботами администрации и под присмотром Никанора мы работали в парке, чередуя физический труд с умственными достижениями.

В небе парило облако. В парке полдень царил. Воздушный змей, изготовленный в наших мастерских и запущенный в небо умелой рукой, искушал рвануть за собой, да был уже на излете, ближе к земле, чем к облаку, и вскоре исчез за желтыми купами тополей. Свора ворон, стая смутьянов, с криками взвилась в воздух, а воздух был липким от висящих в нем паутин. На солнышке нежились нежильцы, Никанор и за ними присматривал.

- С белыми я вам настоятельно рекомендую держаться настороже, - поучал меня одноухий Маргулис, при всяком удобном случае соскальзывавший на больную тему. Рано лишившись уха, он многие годы посвятил разоблаченью врачей. - Нет, сексопатологи еще ничего. Бывает, и правду врут. Но прочие терапевты... В особенности психиатры хитры. Процедурят они нашего брата. Придираются, словно к придуркам. Творят, черт знает, что и черт знает, как. Искусственно затормаживают наше умственное развитие. И уж если решили кого свести с ума, то своего добьются. Того и гляди, окажешься в дураках, а то и в козлах. - Отдавая должное их коварству, он был, тем не менее, невысокого мненья о них. - Люди они в основном серые. Есть правда двое оранжевых и один голубой, непарный. Я вам их как-нибудь покажу.