Приключения в приличном обществе

Я и сам за собой эту холодность замечал - вплоть до окончательного окоченения, и чувствам вполне отдаться не мог. Разлюбилось, расхотелось пускаться в водевили с этой вдовой. Я что-то стал неохоч до графинь, и уже не вызывала ответных движений их вечная женственность и стервозность.

A propos о пропорциях.

У нее что-то стала сохнуть нога - сглазил кто-нибудь? - но она, неравнобокая, продолжала мужественно стриптизировать каждый четверг.

Что ж, век бабий короток. Если иметь в виду исключительно блядство. Однако все продолжали восхищаться ею, да и сама, глядясь подолгу в зеркало, по-прежнему находила себя прекрасной. Я ее прекрасной уже не находил. На ее порывы не отвечал, не ценил ее поцелуев.

Анатомия в том, что эта нога все более приобретала какой-то фольклорный вид. Мало того, что усыхала, но и пальцы на ней срослись перепонками, так что ступня стала напоминать ласту, а колено - гнуться назад. Сама она, похоже, не замечала этой нелепости, ну а я, кладя руку на ее бедро, все чаще ощущал под ладонью скользкую рыбью чешую.

- Как продвигается дело с портретом? - рискнул я однажды спросить.

Мы с ней только что отужинали голубем, пойманным графиней врасплох.

- Ах, я его еле отговорила. Очень уж хотел вас рисовать. И фото мне ваше вернул.

Она показала мне фотографию, одну из моих наилучших. Да она б и оставалась такой, если б не контрольный выстрел в лицо.

- Пришлось, знаете, с ним переспать. Да и задаток назад как-то совестно требовать. Ну да Бог с ним.

Я же голубя ел. Почему же меня вороной вырвало?

Возвращаясь распаленная после сеансов, напевая, порхая, демонстрируя упрощенный домашний стриптиз, эта рыбина склонялась у моего кресла, шепча:

- Ах, владейте, повелевайте мной.

И, пятясь вместе с креслом прочь, ужас испытывая перед суженой, да ну вас, думал я про себя, пусть вами бесы владеют. Нет, довольно с меня. Сет ассе. Я подумывал об окончательном отступлении, столкнувшись с такой любовью лоб в лоб. И спихнуть ее некому. Дождусь, пока высохнет в лягушачью лапку ее нога, чтобы был повод уйти.

Я порой посыпался в ее кровати средь ночи - оттого, что твердое что-то толкало в бок, словно грань гроба. А однажды, оттолкнув ее на минуту, чтоб отдохнуть, мне почудилась вместо стареющего, но человеческого лица, человеческий, но - череп. Смерть, да и только.

Музыкальные вечера при сложившихся обстоятельствах пришлось, конечно же, отменить. Шувалов к нам заглядывать совсем перестал, и дом без его присмотра приходил в запустение, я уже не говорю про сад. Я еще как-то пытался бороться с упадком, и мне удавалось поддерживать сравнительную чистоту у себя в кабинете, но графиню кроме ее нарядов и беспрерывного порхания, похоже, не занимало ничто. Акустический зал заволокло пылью, засыпало шелухой, затянуло паутиной углы. Портреты загадили мухи, да так убористо, что не было никакой возможности определить композитора. Только еще у Чайковского тускло поблескивал укоризненный глаз.

Я однажды собрался навести чистоту, и только спустился с веником вниз, как раздался уверенный стук в дверь, настойчивый и бесцеремонный, явно рассчитанный на то, что тут же будет открыто. Звонком долгое время никто не пользовался, гостей у нас не бывало, и он за ненадобностью свое существование прекратил.

Я этим стуком был застигнут врасплох. На мне был толстый командоров свитер, чистенький, но с дырой у локтя; брюки, с пузырями на коленях; да еще веник в руках. Я сделал попытку убежать по лестнице в свой кабинет и запереться там, но не успел. Дверь оказалась незапертой, я почувствовал спиной, как она распахнулась, и развернулся грудью к гостям. Двое уже вошли и встали у косяка, но прежде чем обратить внимание на женщину, переступавшую порог, я успел разглядеть сквозь дверной проем припаркованный к нашей обочине небольшой броневичок. Кроме того, были еще два автомобиля сопровождения. В другое время я был бы польщен.

Женщина ступила в зал, мельком оценив запустение. Взгляд ее отыскал меня.

Веник вывалился из моих рук - это была Ева. Выше на каблучок, и лицом строже, но это была она. Строго одета, ухожена, на пальцах - пара колец.

Великая радость охватила меня. Первой мыслью было, что она явилась меня спасти, хотя за минуту до этого ни о каком ниоткуда спасении я не помышлял. Однако следом возникла и другая мысль: пришла забрать свои деньги. Тут уж я насторожился.

Дверь каморки под лестницей приоткрылась и тут же захлопнулась, но я успел заметить в щели любопытный графинин глаз. Хоть бы черт побрал эту женщину. Я не сомневался, что она явит гостеприимство через пару минут, как только приведет в порядок свои лохмотья.

- Добрый вечер, маркиз, - сказала Ева. Действительно, за окном смеркалось. - Простите, что мы внезапно. Так вы позволите мне войти?

Держалась она уверенно. Ничего, кроме черт, от той девочки. Нашла, наконец, себя? Обрела свое сущее?

- Конечно, - хрипло сказал я и первой попавшейся тряпкой попытался смахнуть пыль с кресла, выглядевшего наиболее достойно. - И молодцы ваши тоже пускай присаживаются. - Строгость ее облика понуждала говорить ей вы.