Американец взял медный котелок, на треть налил его водой, бросил туда мозг и размешал так, что получилась густая каша. Этой кашей он тщательно смазал шкуру, причем растирал ее не меньше четверти часа. После этого он ее свернул, обвязал ремнем и привязал к своему седлу.
— Это все? — спросил Фрикэ.
— Не совсем. Шкуру нужно оставить свернутой на сутки, чтобы она хорошенько пропиталась смесью из мозга и воды. Послезавтра я ее промою и потом протру куском дерева, чтобы она сделалась мягкой и гибкой, как бархат. Потом я ее обкурю дымом, отчего она примет красивый светло-желтый цвет. После этого она не будет ни разлагаться, ни съеживаться, ни твердеть. Вот вам и все, мистер Фрикэ.
— Благодарю вас, полковник. Вы очень снисходительны к «зеленому рогу».
К ним подошел Андрэ, только что набросавший карандашом оригинальную картину лагеря.
— Скажи, пожалуйста, что ты тут делаешь? — спросил он Фрикэ.
— Обучаюсь скорняжному делу. Не хотите ли и вы попрактиковаться?
— Нет, я сегодня не расположен к грязной работе. Завершу свой набросок и займусь нашим оружием. В порядке ли оно? Его нужно основательно почистить. Кстати, ты доволен охотой?
— Я блаженствую! Но каковы индейцы! Охота превратила их в настоящих демонов.
— Человеку трудно освободиться от дикарского прошлого. Поскоблите любого земледельца — получится охотник. Поскоблите охотника — получится краснокожий. Взгляни вон на тех, которые только теперь возвращаются. Как они возбуждены! Как они опьянели от крови, которой забрызганы с головы до ног!
— Мне кажется, что и теперь вернулись еще далеко не все.
— И не мудрено, ведь они далеко ускакали.
Во время этого разговора полковник флегматично сидел на только что отрубленной голове бизона и жевал свою бесконечную табачную жвачку.
— Ну, а вы как себя чувствуете, полковник? — спросил его Андрэ. — Вам, я думаю, все это не в диковинку.
— Действительно, сэр, не в диковинку. Но меня одолевает тревога.
— Не может быть. Вы, такой обстрелянный? Как же это так?
— Вот именно потому, что обстрелянный, я и тревожусь.
— По поводу чего же?
— Что вы скажете о лошадях наших индейцев?
— Чудесные кони. Красивы, выносливы, резвы…
— Не в том дело. А заметили ли вы среди них хоть одного иноходца?
— Нет, не заметил.
— Я тоже не заметил, — подтвердил Фрикэ. — Вообще, если я не ошибаюсь, индейцы избегают иноходцев. Походка эта очень удобна и приятна для всадника, но утомительна для коня, который часто спотыкается.
— Все это правда. На десять тысяч краснокожих едва ли у двоих найдется такая лошадь.
— Так что же, в конце концов?
— А то, что я сегодня пересек следы коня-иноходца. Следы свежие, не старше двух дней.
— Что же из этого следует?
— Что если не у двоих, то по крайней мере у одного индейца есть иноходец.
— Это для меня несомненно, раз вы сами видели следы.
— Господа, я полагаю, вы заметили, что я не из особо впечатлительных людей. Всякие видал я виды и никогда не волновался.
— Мы знаем. Но к чему вы говорите все это?
— К тому, что лучше нам повстречать самого черта с рогами, чем владельца этой проклятой лошади. Вы, кажется, думаете, что здесь в прерии все спокойно и безопасно. Дай Бог, чтобы вы были правы, и дай Бог, чтобы этот человек был от нас как можно дальше.
Глава XI
Следующий день весь ушел на выделку бизоньих шкур и на заготовку впрок мяса, которого навялены были целые груды. Из арьергарда были привезены телеги, на которые и погрузили приготовленные туши.
На третий день самодеятельные мясники снова превратились в охотников, вскочили на коней и рассыпались по прерии.
Но, должно быть, эта первая гекатомба {Массовое убийство.} основательно напугала бизонов: они бесследно исчезли.
Обычно так не бывает.
Как правило, стоит только прекратить преследования, как бизоны тоже останавливаются, вероятно не желая уходить с пастбища, где растет их любимая трава.
Значит, теперь случилось что-то особенное. Что же предпринять? Индейцы собрались на совет, на который пригласили, конечно, и троих белых охотников. Решили разбиться на несколько отдельных групп, ехать вперед веером и охотиться каждой группе самостоятельно, не взаимодействуя с остальными.