Мы вошли в плохо освещенный холл, запах стал практически удушающим. Сюда из трапезной доносились приглушенные звуки лютни, смех и обрывки разговоров. За огромным столом всклокоченный мужичок в дамском байковым халате, завязанном пояском на плотном животике, читал газетный листок. Он окинул нас недружелюбным взглядом, видимо, компания из маленького мальчика, довольно грязной девочки, опухшего гнома-альбиноса, и избитого мужчины не вселяла доверия. Мы подошли к стойке.
– Откуда Вы такие? Деньги у вас есть? – пошел он в атаку.
– Есть, есть, – буркнула я, доставая и демонстрируя мешочек с золотыми.
– А чей это ребенок? – опять насторожился хозяин.
– Мой, – я покосилась на Анука, увлеченно сосущего палец.
– Ее, – подтвердил Пан, увидев недоверчивый взгляд хозяина.
– А отец где?
– Вон, – я ткнула пальцем в Ивана, понимая, что при всем моем желании гнома за отца не выдать.
– Чой-то не похож.
– Слушай, дядь, – не выдержал Пантелей, – с тобой родословной расплачиваться или деньгами? Золотые есть, что еще нужно? Если родословную, так давай лист, нарисую. У меня древо ветвистое, кого в роду только нет! Думаешь, почему я такой белый?
Мужик крякнул.
– Да мне то что. Это все наш священник бормочет, что женщина с ребенком и без мужа греховна, и что гномы рассадники всех болезней. Вот и спрашиваю, так для порядку, а то жена съест. А вы, кстати сказать, какой веры? – вдруг спросил он, уже принимая деньги, настолько неожиданно, что я едва не выпалила: «А какой надо?» Но вместо этого очень дипломатично спросила:
– А Вы?
– Я единому Богу поклоняюсь!
– Вот и мы ему! – обрадовался гном. – Ему родненькому молимся и днем, и ночью. Поклоны бьем, образа целуем.
– А я своему молюсь после обеда на заходящее солнце, поклоны не бью, и образов у него нет, – вдруг насторожился мужик, подозрительно посматривая на нас.
Тут голос подал Анук:
–Спать, мама, спать, – мальчик начал хныкать и тереть глазки.
– Вот, – укорил хозяина Пан, – довел дитятко до слез. Не стыдно, а еще верующий.
– Женщина с мужем и с ребенком в большие апартаменты, а ты, – он, брезгливо морщась, протянул Пану ключи, – в маленькую комнату.
Потом он кивнул на сохраняющего молчание, дабы никого не пугать черной дырой вместо переднего зуба, Ивана.
– А чой-то он молчит?
– Глухонемой, – нашлась я, вырывая ключ из рук гнома ключ.
– А откуда синяк?
– С лошади упал пьяный, – не покривила я душой.
– О, – последовала целая тирада, – так люди-то и погибают...
Но я уже ничего не слушала, а, неся на руках мальчика, поднялась по лестнице на второй этаж.
Очень хотелось помыться, уложить Анука спать, и прилечь самой, и даже соседство Ванечки меня сейчас мало смущало. К моему огромному разочарованию хозяин гостиницы громким словом «апартаменты» называл маленькую темную коморку с двумя узкими пружинными кроватями, колченогими стульями и круглым столом, накрытым яркой клетчатой скатертью. На подоконнике стояла полу завядшая пыльная герань, на окне дешевые занавески, на полу вытертый коврик. Слава богу, постельное белье оказалось свежим, чистым и накрахмаленным до хруста. Снизу доносились женский визг и громкий смех. Я уложила Анука, умылась еле теплой водой из кувшина и, едва коснувшись подушки, погрузилась в блаженный сон.
Мне казалось, я только что закрыла глаза, когда в комнату со страшным грохотом ввалился пьяный Иван. Он уселся на свою кровать, громко икнул, скинул на пол грязные сапоги, а потом, завалившись, громко захрапел, перекрывая шум из трапезной.
Охранничек, блин! С такой охраной только на эшафот подниматься! Вот если сейчас нападут, кто нас с Ануком будет защищать? Да я только и способна, что щит поставить, пусть и очень замысловатый. Кстати, о щитах. Такого, какой я сделала в доме у упырей, нет не в одном учебнике! Приятно, черт возьми!
Мои мысли перекинулись на гнома. Я лежала и думала, почему он альбинос, и тут поняла, что мне очень интересно, а где он, собственно, находится. Пьяный Ванятка уже в постельке, но чтобы Пан заходил в номер, я не слышала.
Я поднялась, натянула одежду. Надо срочно его найти. В конце концов, если и он натрескается крепкой, что мне тогда делать? Да, дело даже не в опасностях, грозящих Ануку, а в том, что я завтра их не подниму, и мы опять протянем время до обеда, а надо ехать.