Приключения Вехтора

Трудность для стрелков была именно в том, чтобы угадать, кто оскорбил, кого оскорбили и в том, чтобы попасть в движущуюся мишень, совершенно не желающую подставлять свою шкуру даже под учебные болты. Понятное дело, что никто им не говорил, кто на этот раз их оскорбляет. Это надо было догадаться. И кого оскорбляют, тоже надо было угадать правильно. Иначе для них следовало наказание в виде потери одной медяшки и дополнительных занятий, плюс к обычной нагрузке, так же имеющее свою степень наказаний, в случае промаха или не укладывания в нормативы.

— Ну и почему это я должен был стрелять? — раздражённо накинулся Сидор на ухмыляющегося Димона, отсчитывая очередные медяшки в руку ухмыляющегося матроса. — Мы там оба стояли.

— Если бы я выстрелил, — ухмыльнулся Димон, — то поражение засчитали бы мне. А так как ты 'не' выстрелил, то поражение засчитали тебе.

— Вспомни ка, что послужило причиной оскорбления? — снова ухмыльнулся он.

— Да не было там никакой причины, — раздражённо откликнулся Сидор. — Ну подумаешь, попал не в десятку, а в девятку.

— А зачёт только по десяткам, — усмехнулся снова Димон. — Ты давай, давай, медяшки отваливай.

— О! — радостно подскочил он на кровати, на которой допреж сидел. — Песню придумал, — и хрипло запел, на манер старинной кабацкой песенки:

— А ты давай, давай, давай, монеточки подкидывай.

— А ты давай, давай, давай, медяшечки отсчитывай…

Дошло до того, что под конец месяца, уже вся команда, обозлённая стрельбой по ним, уже изгалялась над стрелками так, что иной раз, даже Сидор с Димоном, привычные к матерщине, только рот открывали и не знали, что и ответить.

Но и обозлённые стрелки, понёсшие к тому времени чудо-о-овищные потери в своих капиталах, потребовали от матросов изменения правил и ношения боевых шлемов рыцарей, каким-то чудом оказавшихся в трюме лодьи. Их вёз куда-то капитан, так и не сказавший, для какой надобности у него оказался, чуть ли не целый трюм, забитый глухими шлемами со сплошным сетчатым забралом на лице.

Вот эти то шлемы и потребовал Сидор от команды носить, чтобы они могли практиковаться в стрельбе по головам умников, обладающих столь высокохудожественным слогом. И тут они развернулись. Маня била в лоб. Сидор — в правый глаз, Димон — в левый, и все вместе в рот, за особо художественные выражения.

Больше всего, конечно, страдала от матерщины Маша, не привычная к подобной форме речи, но единственно о чём жалела сама Маша, так это о том, что её ненаглядная княжна, не могла видеть её успехи в ратном деле. Но тут уж ничем нельзя было помочь.

Невинная лихорадка, поначалу было привязавшаяся к княжне, подхваченная ею на переправе, разрослась в серьёзнейшее заболевание с высокой температурой, бредом и безпамятством. Доктор неотлучно находился рядом с ней, постоянно меняя компрессы и давая ей какое-то мутное, противно пахнущее питьё. Так прошёл месяц их путешествия.

Да-а, этот круиз разительно отличался от того, что они начали совместно с амазонками на Лонгаре. Тут у них не было не единой свободной минуты. Какие красоты, какие любования природой и окрестностями. Целыми днями они прыгали по палубе лодьи, как резиновые мячики. Сновали по реям, как белки-летяги по веткам деревьев.

Они гоняли экипаж, а экипаж платил им матом. Что за ор стоял утром, днём и вечером на палубе, трудно было даже представить. Но каждый вечер, довольные матросы выстраивались в очередь за получением причитающейся им мзды. Без ругани, конечно, не обходилось. И получение каждой монетки надо было ещё доказать, но что стрелков радовало и ужасно огорчало экипаж, так это то, что количество выплат неуклонно сокращалось. И, наконец, недели через три, прекратилось совсем. Теперь уже экипаж боялся даже вякнуть что-либо, как мгновенно получал немедленную и жестокую порку. Больше никто из стрелков не ошибался, кого оскорбили и за что. И игра потеряла интерес.

Тогда Корней ещё больше усложнил состязание, заставив их ещё и отрабатывать способы уклонения от выпущенной в упор арбалетной стрелы. И опять экипаж включился в соревнование, выгадывая моменты нанесения оскорбления. Только теперь им уже ничего не грозило. Только следовало получать свои медяшки, когда у кого-либо из ребят не получалось уклониться от болта.

Но и это задание они быстро отработали и теперь маялись, выискивая ещё чего-нибудь новенького.

Промаявшись, в установившейся на лодье тишине, целый день, Корней вынужден был констатировать, что этап стрельбы пройден, и ничего нового он придумать не может. А, следовательно, следует перейти к отработке навыков другого вида боя. И переключился на топоры.

И опять начались бешеные тренировки, только уже с топорами. Арбалеты были отставлены в стороны и с утра до вечера по палубе летали самые разные убийственные предметы во все возможные стороны.

Тут уж экипаж забился в угол, и не высовывал даже носа. А на предложение Димона, придумать что-либо подобное их предыдущей игре, ему ответили таким матом, что даже привыкшего и не к такому Корнея, покоробило.