Приключения Вернера Хольта. Возвращение

Разговор можно было считать оконченным. Хольт еще некоторое время стоял во дворе, глядя в небо поверх ребер выгоревшего цеха. Ночь была морозная, холодно сияли звезды в вышине… Хольт и не надеялся, что такой человек, как Мюллер, поверит ему на слово. Мюллера надо убедить, и Хольт был исполнен решимости его убедить. Слова не шли в счет, убедить можно было только делом. Впервые он поверил в себя, в силу своей воли.

Хольт медленно поднимался по лестнице. Еще несколько минут, и он увидит Гундель. Он решил начисто расквитаться с прошлым, а это значило, что ему нужно извиниться перед Шнайдерайтом.

Этот шаг был для него особенно труден. Долгие секунды стоял он перед дверью Гундель. Из комнаты доносился басок Шнайдерайта, звучавший глухо и монотонно; очевидно, он читал что-то вслух. Мысль, что с Гундель придется встретиться в присутствии Шнайдерайта, разбередила в душе Хольта старую неприязнь. Но он не дал воли этому чувству. Он именно сейчас извинится перед этим парнем. Пусть это унижение, но разве не сам он навлек его на себя? Неприятно, что объяснение произойдет при Гундель. Ну, да ладно. Это ведь не последнее его слово, напротив, все у него впереди. Пусть Шнайдерайт в первом раунде одержал победу. Жизнь продолжается. Хольт еще себя покажет.

Он постучал и вошел.

— Не-ет! — оторопело выдохнула Гундель. Она сидела за столом. Вся кровь отлила у нее от лица. — Не-ет! — выкрикнула она и, прижав руки к груди, уставилась на Хольта, словно глазам своим не веря.

— Добрый вечер! — сказал Хольт.

Перед Шнайдерайтом лежала книга, которую он вслух читал Гундель. Порывистым движением он оттолкнул книгу и встал; рослый, плечистый и сильный, стоял он перед Хольтом.

Хольт спокойно прошел мимо него и сбросил тулуп на кровать. Потом протянул руку Гундель.

Она пожала ее, но все еще не двигалась, словно остолбенев от неожиданности.

— Я к тебе вернулся, Гундель, — сказал Хольт. — Мне надо много тебе сказать. Но мы поговорим в другой раз, когда будем одни. Может быть, завтра. Есть минута, о которой мне тяжело вспоминать, — продолжал он, обращаясь к Шнайдерайту. — Вы, конечно, знаете, о чем я говорю. О том, что произошло в кабаке, где собираются спекулянты.

Шнайдерайт хранил молчание. Он стоял, подбоченясь.

— Я оскорбил вас, — продолжал Хольт. — Не стану отпираться, что-то во мне поднялось недостойное, скверное. — Он задумчиво поглядел на Гундель. — Помнишь, Гундель, ты мне сказала: «Что-то такое сидит и в тебе». — Гундель кивнула, и Хольт снова обратился к Шнайдерайту: — Она имела в виду что-то от фашизма. Я уже вскоре понял, как она была права, а окончательно пойму, должно быть, только со временем.

Шнайдерайт слушал с неподвижным лицом и молчал.

— Я обозвал вас каторжанином, — продолжал Хольт. — Искренне сожалею. Я оскорбил вас со зла, зная, что неправ. Мне уже и тогда было ясно, что вы боролись на правой, а я — на неправой стороне. Втайне я завидовал тому, что вы пострадали как противник Гитлера. — Он кивнул Шнайдерайту. — То, что я вам говорю, мое честное и искреннее убеждение. — Он взял с кровати тулуп. — Мы будем часто видеться. Попробуем же поладить.

У двери он оглянулся и поймал взгляд Гундель, ее успокоенный, прояснившийся взгляд.

Пока за Хольтом не захлопнулась дверь, Шнайдерайт с места не сдвинулся. А потом стал большими шагами мерить комнату.

— Здорово переменился Хольт! Слышала, какой у него тон… А может, задается, форсит?

— По-моему, Хорст, он говорил от души! — встревожилась Гундель.

Но у Шнайдерайта на лбу не расходились морщины. Он сунул палец за воротник, словно рубашка сдавила ему горло.

— Да уж ладно! — Он сел, придвинул раскрытую книгу и подпер голову кулаками. — «Итак, перейдем к наемному труду. Средняя стоимость рабочей силы составляет минимум заработной платы, иначе говоря, она равна стоимости средств к жизни, необходимых для…» — Он взглянул на Гундель, потом продолжал читать и опять взглянул.

— Да ты не слушаешь! Тут требуется внимание, если хочешь что-то понять! — Он отодвинул книгу и наклонился вперед, вытянув по столу жилистые, чуткие руки. — Ты рада, что он вернулся. Сознайся, рада? Себя не помнишь от радости!

Лицо Гундель стало серьезным. Она обеими руками откинула волосы со лба.

— Да, я рада, — сказала она.

Шнайдерайт вскочил.

— Завтра ты поедешь на конференцию, — напомнила ему Гундель, — и будешь выступать за объединение молодежных комитетов, чтобы молодежь еще лучше помогала партии бороться с послевоенными трудностями и недостатками. Верно?

— Ты еще скажешь, что хочешь строить с Хольтом социализм! — воскликнул Шнайдерайт. Он уперся руками о стол. — Как ты относишься к Хольту? Отчего ты так ему рада?

— Прежде всего я рада за него, — сказала Гундель. — Я не хочу, чтоб он погиб, но я и для себя не хочу этого. Не хочу краснеть от стыда, вспоминая про того, о ком когда-то мечтала днем и ночью!

Шнайдерайт выпрямился.